— Б-б-бродяга! — Отозвался Коротун. — Т-т-тут я! — Слышится из бурьянов. Лужа там большая, роятся мошки, квакают жабы.
— Ты как туда забрался? — Лежит дерево, упало оно давно, поросло мхом, сучья торчат во все стороны. Не полезу я в грязь, переберусь по бревну. Туда идти ещё ничего хоть и под горку, а вот обратно не выйдет, высоко не взобраться. Прошёл по мостику, спрыгнул на островок суши посреди большой лужи. Раздвинул бурьян, а там Карлуха, сидит, руками колени обнимает, трясёт его, дрожит, цокотит зубами. Голый он, с ног до головы измазан грязью.
— Б-б-бродяга. П-п-помоги. П-п-про-п-п-падаю.
— Ты зачем сюда залез?
— Не-не по-по-мню.
Зашёл в лужу и провалился, воды выше пояса, под нею ил. Колючки руки и лицо царапают, трава высокая, жёсткая. В этом болоте и налегке увязнешь, а тут ещё Коротун залез на спину, обхватил меня руками за шею, прижался, дрожит, в самое ухо зубами дробь выбивает.
Карлуха хоть и невелик ростом, но тяжёлый. Винтовка мешает, прикладом в грязи увязает, за траву цепляется. Дёргаю за ремень, вытаскиваю. Вот и решай, что лучше? Утонуть в луже и больше не мучиться, или бросить винтовку вместе с приятелем. Выбирать не пришлось. С руганью и проклятьями на свою жизнь вылез, грязный и злой. Обматерил Карлуху, вспомнил и маму, и папу. Молчит мелкий, висит на мне слезать не хочет.
Посидел на пеньке, отдышался. Карлуха вцепился мёртвой хваткой, на шею давит. Как не тяжела ноша, а идти нужно. Шаркаю ногами, с одежды вода течёт, к подошвам жирная дрянь налипла. Были ботинки, стали валенки.
Вещи Коротуна собирать не стал, не до них. Придёт в себя, пусть сам забирает. Трясёт его сильно. Вцепился, не оторвёшь.
Притащился в шалаш, влез на четвереньках и свалился на лапник. Коротун как висел, так и висит, давит на горло. Не знаю, что бы я с недомерком делал не приди Серёга.
Лицо у Серёги в крови, руки, шея, уши всё исцарапано. На носу следы от зубов. В самую пору материться и рассылать проклятья, а он весёлый, лыбится. Мне бы тоже расхохотаться, но что-то не весело. Одежда болтом воняет, прилипла, в ботинках вода, Карлуха на горло давит.
— Сними. Задушит. — Прохрипел из последних сил.
С руганью, угрозами и грубой силой разжали Карлухе пальцы. Усадили, прикрыли рубахой из торбы Михалыча. Набросали в огонь веток. Молчит Карлуха, дрожит, таращится в пустоту. Дали ему горькой, опустошил флягу, выпил всё до последней капли. Проглотил горькую на одном дыхании, даже не поморщился. И снова таращится, не моргает, глядит в одну точку.
— Чего это с ним? — Опухшими губами спросил Серёга.
Укусы и царапины кровоточат, здорово его потрепали рыжухи. Не послушал моего совета, пусть теперь ходит с исцарапанной рожей.
— Не знаю. — Ответил и полез на свежий воздух. Одежда мокрая, грязь липкая, скользкая. Ботинки тяжёлые как вериги. Спозаранку не задался новый день. Боюсь даже представить, чем закончится? В одном уверен, застряли мы в лесу и надолго.
Карлуха уснул, укрыли его всем что было, завалили вещами. Трясёт Коротуна, холодно ему. Серёга остался за няньку, а я пошёл к ручью. Искупаться нужно, постирать вещи, почистить оружие.
Серёга тоже хотел пойти, я запретил. Побаивается мой приятель одиночества, потому как рыжухи вернулись. Скачут по веткам, облюбовали шкуру клыка, поселились в ней. Чем не жильё? Еда и дом в одном месте. Думаю, уже к вечеру уйдут рыжухи. Выгрызут шкуру, развалится дом, работают зверьки усердно, шерсть летит клочьями.
***
Спускаюсь по пригорку, поскользнулся и съехал на пятой точке до самого куста. Налипло всякого разного на подошвы, да ещё и трава после дождя скользкая. Выругался, не без этого, обошёл стороной куст синеягодника и вышел к ручью. Когда искал Серёгу заприметил это местечко — разлился ручей огромным пятном, чистый, прозрачный как слеза, вода камни вымыла, по берегу жёлтый песочек. Кусты лепуна разрослись у самой воды, уронили в заводь тонкие ветки, чешут, режут воду точно ножами. Красивое место, искупаюсь, постираю вещи и отдохну.
Вылез из-за кустов, а там Кхала. Стоит на коленях голая, стирает какие-то тряпки. Меня увидела, машет рукой.
— Привет Бродяга!!! Как спалось? Дождик не промочил?
— Не промочил. — Прошипел в ответ и побрёл на другую сторону. Шлёпаю грязными ботинками по отмели, прыгаю по камням. Выбрал местечко на травке, положил винтовку, разделся до гола, чего стесняться?
— Грубиян. — Запоздало ответила Кхала, таращится на меня, рассматривает.
Зашёл по колено вводу, бросил шмотьё. Ботинки камнем пошли на дно. Взялся за стирку, грязь поползла большим, чёрным пятном. Течение куртку с рубахой понесло на отмель. Камни там и трава, дальше плыть некуда. Стираю штаны, искоса поглядываю на Кхалу.
— Неси постираю.
— Сам справлюсь. — Ответил грубо. Не нужна мне её помощь. Шлялась невесть где, теперь командует.
— Зря ты так. — Поднялась, встряхнула тряпку и снова полощет. Рубаху трёт, штаны висят на ветках лепуна, сушатся. Карлухины вещи, его одежда.