Зайтан-Бродяга. Тихий город

В конторе пробыл не долго. Сменял на патроны и кредитную марку в питейную Гундосого — два подсвечника, четыре фарфоровые чашки и резную шкатулку. Торга совсем не было, заплатили столько, сколько запросил. Один я искатель на трёх приёмщиков. Конкуренция у них. Увидали запарник с цветастыми рисунками и пару маленьких чашечек, за руки хватать начали. Был соблазн обменять, но я удержался. Пообещали за них новую куртку и хороший кожаный ремень для винтовки. Не отдал. Отнесу Шваньке в уплату за комнатушку и свежие простыни. В чистоте, да ещё с девицей куда приятней чем у Гундосого на постоялом дворе с клопами и мухами лежак делить.

Шваньке Розовощёкой такие штучки нравятся. Сменяю, ещё и поторгуюсь, может, патронами разживусь? Карлуха сказал — она нынче в наваре. Вещицы что я отрыл знатные, не каждый день такое найдёшь, редкая удача, подфартило. К Шваньке схожу чуть погодя, сначала в питейную-лавку, живот с голоду к спине прирос. Для Гундосого тоже кое-что имеется. Откопал среди развалин две целёхонькие бутылки из стекла. Одна жёлтая, плоская с выпуклыми надписями, вторая синяя почти круглая. Гундосый в такую посуду лучшее пойло наливает, и ставит на полку. Цена на кислую вырастает в трое, когда и в четверо.

А вот и лестница что ведёт в лавку, и здесь никого. Куда все подевались?

* * *

— Бродяга! — Не успел я переступить порог, как позвал Гунька. — Ты где ходишь?! Иди к нам!

В питейной уж как-то тихо для этой поры. Заняты два

стола из дюжины. Пенчук и его семейство, они ближе к двери ужинают. У Пенчука большая семья, пятеро мальцов погодок, жена Тлинька и её брат Шурка-Косой. Кивнул я им, поприветствовал семейство. В ответ тоже закивали, мальцы помахали ручонками.

— Топчи к нам!!! — Зовёт Гунька. — Заждались!

Гунька в окружении троицы мужиков в военной форме. У каждого по кувшину с кислой. На доске, порезанный ломтями шмат мяса, две не тронутые мучные лепёшки. Большой кухонный нож торчит в столе, перед Гунькой бочонок зелёной пасты. Я эту пасту на дух не переношу. Воняет она болотом и горькая, язык жжёт. В эту дрянь мясо макают. Меня от неё воротит, а вот здешним нравится. Мясо без неё не едят.

— Присаживайся. — Указывая взглядом на лавку заговорил суровый дядька. На вид лет сорок с хвостиком. Гладко выбрит, волосы короткие с проседью. Взгляд колючий. — Ты и есть тот самый, Бродяга? — Спросил он, придирчиво осматривая меня с ног до головы. Глядит с прищуром точно на рынке к товару приценивается. Не люблю я, когда на меня так смотрят.

— Тут все бродяги. — Ответил словами охранника.

— Молодца. — Выпалил лысый с усиками, сидит рядом с суровым дядькой, зубы скалит. — А ты за словом в карман не лезешь. Уважаю.

— Это Тыква. А этот. — Гунька указал на лысого и пополз взглядом чуть в сторону от Тыквы. — Вон того, Ракло кличут. — Ракло клюёт носом, засыпает. Гунька махнул на него рукой и объявил, указывая пальцем на сурового мужика. — Знакомься — это Михалыч. У него к нам дело.

— О делах позже. Пей, кушай чем Бог послал. — Михалыч придвинул кувшин, забрал его у Ракло. Поставил напротив меня и пояснил. — Ему достаточно. — Взгляд резанул по Ракло, переполз на меня. — Устал наш товарищ. Выпил всего ничего, разморило.

— Спасибо. — Не принято в Бочке воротить нос от дармовой выпивки. Но и злоупотреблять не годится. — Следующий круг за мной. — Громко объявил я. — Угощаю.

— А вот это по-нашему. — С трудом выговаривая слова, ожил Ракло и поднял голову. — А ты кто такой? — Строгий вопрос, затуманенный взгляд зацепился на мне. — Покажи документы. Ополченец?

— Закрой пасть. — Рыкнул Михалыч и отвесил Ракло увесистый подзатыльник. Тот клюнул носом и умолк. — Не обращай внимания. — Михалыч поднялся, опираясь кулаками на стол и вымученно улыбнулся. — Придурковатый он. В детстве башкой часто ударялся.

— Бывает. — Я кивнул. Молчать негоже, да и сказать особо-то нечего. Вот так Гунька, вот так удружил компанию. Может уйти? Найти причину и свалить по-тихому?

— Да ты не робей. — Михалыч обошёл стол присел рядом. — Угощайся, мясо бери. А вон ту дрянь. — Палец ткнул в бочонок с горькой пастой, тот качнулся из стороны в сторону, но не свалился, устоял. — Не советую. Гадость редкая.

— Это точно. Гадость. — Сложно не согласиться. Выходит, не один я так считаю.

— Твой дружок. — Михалыч кивнул на Гуньку. — Присоветовал тебя в проводники. Есть желание прогуляться на болото. Знаешь дорогу?

— Знаю. — Отпираться нет смысла, да и Гунька уже растрезвонил. — Гадкое место для прогулок. Сам не пойду и тебе не советую.

— Почему? — Михалыч хлопает глазами, не ожидал он такого ответа. — Отведи, заплатим. Без обмана.

— Жизнь дороже.

— Тут ты прав. — Как-то обречённо выдохнул Михалыч и приложился к кувшину, хлебнул кислой, вытер рукавом рот. — Да ты пей, кушай. Дело-то у нас неспешное. Подождёт. Не поведёшь ты, найдём другого.

— Другого не сыщешь. — Самодовольно улыбаясь выпалил Гунька и хлебнул кислой. — Нет здесь других провожатых.

— Да ладно. — Не поверил Михалыч. Колючий взгляд царапает по Гуньке. — Так уж и нет? Один стало быть такой?