ЗАЙТИ И ВЫЙТИ

- А что умеешь? – поинтересовался Юра.

- Я на все руки мастер, - улыбнулся боец. – Могу паять, варить, копать, рулить…

- А стрелять умеешь из чего-нибудь тяжелее автомата?

- Я в роте связи служу, водителем, нам стрелять давали только из автоматов.

- Водителем, говоришь?

- Так точно, товарищ майор!

- С КамАЗом справишься?

- Я только на них и умею справляться, хотя права у меня категории ВС.

- Добро, - кивнул Трофимов. – Беру.

На отряд было выделено два КамАЗа, один из которых был бронированным – так называемая «капсула», а другой был короткобазным, с колёсной формулой 4х4. С учётом временного отсутствия второго водителя, обеими машинами по очереди заправлял Георгий Пастухов, который быстро получил прозвище «Жорж», если было необходимо, второй машиной мог управлять Слава Воробьёв, у которого имелись права соответствующей категории.

Из вооружения Юра получил на отряд две пусковые установки ПТРК «Фагот» и четыре ПЗРК «Стрела-3». Всё это было размещено в «капсуле» в готовности убыть на Украину.

Освежая знания и навыки, Юра буквально жил с инструкциями и руководствами по эксплуатации, забирая их даже домой, где читал допоздна, пока Таня насильно не заставляла его спать.

 

***

Предполагалось, что подготовка мобильного отряда займёт пару месяцев, но уже через неделю всё изменилось. Михайлов, получив новую задачу, затребовал выезд Трофимова в действующую бригаду вместе с тем имуществом, которое тот уже успел получить и людьми, которых он успел подобрать.

В последний семейный вечер Таня ревела не останавливаясь. Дети, в целом осознающие, что происходит, жались к отцу. Разговоры совершенно не клеились.

Было страшно? Конечно. По рассказам друзей, которые уже во всю ураганили Украину, эта война была совсем не похожа на всё то, что было прежде. Это была настоящая война, с артиллерией, авиацией, бомбами, танками, трусостью, предательством и героизмом. Всё, что было прежде, что успел Юра застать во время своей военной службы, можно было не брать во внимание – нужно было учиться заново. Учиться воевать так, как воевали деды и прадеды в Великой Отечественной войне – с полной самоотдачей, без всяких условностей.

Страна ещё жила довольной и сытой жизнью, и мало кто хотел принимать и понимать, что где-то идёт кровавая бойня, что гробы уже потоком идут во все уголки России. Слёзы жён, детей и матерей погибших воинов каким-то фантастическим образом уживались в российском обществе с праздностью и весёлым застольем «светской» жизни. Среди тусовки было модно «осуждать СВО», что немедленно встречало поддержку среди огромной массы никчемных существ, ошибочно считавших себя истинной ценностью страны, её элитой.

Общество разделилось: кто-то шёл добровольцем на фронт, желая принять личное участие в спасении Русского мира от вторжения Запада, кто-то в ужасе бежал из России через Верхний Ларс, открестившись от причастности к Русскому миру – и зачастую на телевидении больше героизировали вторых, чем восхищались первыми.

Какой-то очередной русскоязычный недоумок, на случайно включенном телешоу, с пафосом рассуждал о необходимости коленопреклонения перед извращённым убожеством западных стран – Трофимов специально не переключал канал, целенаправленно накачивая себя злостью по отношению к этим политическим клоунам.

- Выключи, пожалуйста, - попросила Таня. – Сил моих нет, на это смотреть…

В комнате воцарилась тишина.

Таня присела рядом, и Юра обнял супругу, вдыхая запах её волос. Близость расставания и непредсказуемость будущего разрывали душу, и если она могла выразить свои эмоции слезами, то Юра, следуя устоявшему мнению о том, что мужчины не плачут, едва сдерживал себя.

- Родная… - он запустил пальцы в её волосы. – Всё будет хорошо… - голос его дрогнул.

Когда ты знаешь, что скоро тебя направят на войну, конечно, испытываешь в душе ощущение приближения чего-то страшного, иногда неведомого, иногда понятного, но никогда – не берущего тебя в моменте за глотку. Настоящее ощущение приближающейся беды приходит только в последние мгновения перед расставанием, но в этот момент что-то делать обычно уже поздно. Нужно просто принять это, как есть, а кому-то нужно и простить.

Закрыв глаза, Юра почувствовал, как он проваливается в сон – что было необходимо после нескольких бессонных ночей, потраченных на срочные сборы и различную военную суету. Таня лежала рядом, нежно прижавшись к его груди. Сознание стало проваливаться, туманиться и расплываться, и вдруг среди этой неги он совершенно отчётливо увидел себя – мёртвым. Вот только что ты был живой, тёплый и мягкий, но вдруг раз, и всё… твоей души больше нет здесь, она выпорхнула куда-то, оставив родным и близким только неживое, остывающее тело. Во сне Юра вдруг почувствовал стойкий трупный запах, который окончательно заставил его проснуться и подскочить.

Он чувствовал, как колотилось сердце, реагируя на привидевшийся ужас. Резкое действие подняло и супругу.

- Что?

- Да так, - он отмахнулся. – Давай спать…