Закат

Была еще одна причина, по которой Фет чувствовал свою близость к Сетракяну. Почему-то у него не хватало духу рассказать старику об этом, да и самому Фету здесь не все было ясно. Родители Василия эмигрировали в Штаты из Украины (а не из России, как они всем говорили и на чем до сих пор настаивал сам Фет), – причем не только в поисках лучшей доли, к чему стремились все иммигранты, но и для того, чтобы убежать от собственного прошлого. Отец Васиного отца – и об этом маленькому Василию никогда не рассказывали: сей предмет в семье обходили молчанием, и уж тем более его не затрагивал в своих разговорах угрюмый Васин отец, – был советским военнопленным, которого немцы заставили служить в одном из лагерей смерти. Что это был за лагерь – Треблинка, Собибор или какой-нибудь другой, – Василий не знал. Исследовать эту тему у Фета не было ни малейшего желания. Причастность деда к Шоа[33] обнаружилась спустя два десятилетия после окончания войны; деда арестовали и судили. В свою защиту он заявлял, что стал жертвой нацистов, которые принудили его занять самый незначительный пост в рядах охранников. Украинцы немецкого происхождения порой занимали высокие ступеньки в иерархии немецких концентрационных лагерей, в то время как все остальные заключенные трудились до полного изнурения и их жизни зависели от малейших прихотей лагерного командования.

Однако обвинители представили доказательства личного обогащения бывшего охранника в послевоенные годы: у деда Фета обнаружилось целое состояние, да такое, что он смог основать собственную фирму по пошиву дамского платья; откуда у него эти деньги, обвиняемый так и не объяснил.

Впрочем, в конечном итоге его выдали не деньги и не собственная фирма. Деда Фета выдала поблекшая фотография, на которой он был запечатлен в черной униформе, стоящим у забора из колючей проволоки: руки в перчатках сжимают карабин, а на лице донельзя самодовольное выражение, в котором кто-то увидел пренебрежительную гримасу, а кто-то – глумливую ухмылку. Отец Фета, пока был жив, никогда об этом не рассказывал. То немногое, что знал Василий, ему поведала мать.

Дети порой и впрямь несут вину за грехи отцов. Позор одного поколения может накрыть последующие. Фет нес бесчестье своей семьи как ужасный груз, ощущал его как горячий ком стыда, вечно сидящий под ложечкой и обжигающий внутренности. По правде говоря, человек не должен нести ответственность за то, что содеял его дед, и тем не менее…

Да, тем не менее… Грехи предков отпечатываются на потомках примерно так же, как черты родителей проявляются во внешности детей. Кровь предков переходит в потомков. И честь вместе с ней. Но и порок тоже…

Никогда еще Фет не страдал так сильно от этой преемственности, как сейчас, – ну разве только в кошмарах. Один эпизод повторялся постоянно, регулярно нарушая его сны. Василию виделось, будто бы он вернулся в родную деревню своей семьи – место, где он никогда не бывал в реальной жизни. Все двери в домах заперты, все окна закрыты ставнями. Он бродит по улочкам в полном одиночестве и тем не менее чувствует, что за ним наблюдают. Вдруг в конце одной из улиц что-то взрывается свирепым оранжевым светом; клубок огня с ревом несется к Василию под галопный перестук копыт.

Это жеребец. Его шкура, грива и хвост охвачены пламенем. Он, как одержимый, мчится, не сворачивая, прямо на Василия. В этом месте Фет – всегда в самую последнюю секунду – ныряет в сторону, уходит от столкновения, поворачивается и видит, как жеребец пулей летит по лугу, оставляя за собой шлейф темного дыма…

– Ну и как там?

Фет поставил на пол свою сумку:

– Тихо. Угрожающе тихо.

Василий сбросил куртку, предварительно вытащив из карманов баночку арахисового масла и коробку с крекерами «Риц». По дороге сюда он успел заскочить в свою квартиру. Василий предложил Сетракяну угоститься крекерами.

– Что-нибудь слышно? – спросил он.

– Ничего, – ответил Сетракян, осматривая коробку с таким видом, словно готов был отказаться от еды. – Но Эфраим давно уже должен быть здесь.

– Мосты. Они запружены.

– Ммм… – Сетракян вытащил обертку из вощеной бумаги и, прежде чем взять в руку крекер, вдохнул запах содержимого коробки. – Вы достали карты?

Фет похлопал по карману куртки. Он съездил в бруклинский район Грейвсенд и наведался там на один из складов Управления общественных работ, чтобы выкрасть карты канализации Манхэттена, в особенности Верхнего Ист-Сайда.

– Достал-достал. Все путем. Вопрос в том, удастся ли нам использовать их.

– Удастся. Я в этом уверен.

Фет улыбнулся. Вера старика была несгибаема, только она и согревала Василия.

– Вы можете сказать – что вы такое увидали в той книге?

Сетракян поставил коробку с крекерами на стол и раскурил трубку.

– Я увидел… все. Я увидел надежду. Да, увидел. Но потом… Потом я увидел наш конец. Конец всему…