На ограниченный промежуток времени террористические атаки в сентябре 2001 года обратили вспять наметившиеся тревожные тенденции. «Дрейф» в сторону нового изоляционизма сменился лихорадочной деятельностью на мировой арене. Америка решила искоренить терроризм во всем мире, использовав для этого военные, дипломатические, правовые и экономические средства. Общественная апатия мгновенно сменилась жаждой деятельности. Демократы и республиканцы отложили свои противоречия во имя единения государства.
Террор замедлил рост американского стремления к односторонним действиям. Вашингтон принялся собирать самую большую из известных когда-либо коалиций. Президент Буш и Колин Пауэлл засели за телефонные переговоры, в то время как Дональд Рамсфелд отправился за поддержкой Ближнего Востока. США добрались даже до России, Китая и Ирана — тех стран, с которыми совсем недавно у них были весьма прохладные отношения. Большинство государств откликнулось на призыв, проявив готовность оказать сопротивление общей опасности. Как НАТО, так и Организация американских государств попытались обеспечить коллективную защиту. В Вашингтон один за другим приезжали лидеры иностранных государств, предлагая руку помощи. Складывалось впечатление, что администрация Буша открыла для себя новые грани многостороннего сотрудничества.
Но с течением времени терроризм весьма специфически повлиял на американское отношение к международным проблемам, усилив тенденции к односторонности и изоляционизму, существовавшие до сентября 2001 года. Терроризм следует рассматривать не просто как коллективную угрозу, вынудившую Америку обратиться за помощью; это своего рода природный феномен, который то «пришпоривает» Америку, то заставляет ее прятаться за многочисленными кордонами. Под угрозой террора Америка рискует заслужить репутацию непредсказуемого и опасного партнера.
Несмотря на риторику, Соединенные Штаты не так уж стремились к объединению со всем миром, как могло показаться на первый взгляд. Конечно, США хотели создать максимально широкую коалицию, посылая свои войска на базы на Ближнем Востоке и пытаясь доказать легитимность вторжения в Афганистан. Тем не менее Вашингтон не приветствовал расширение площадей для маневра войск коалиции. Администрация Буша предпочитала «многосторонние действия a la carte», впервые упомянутые Ричардом Хаассом, директором Штаба политического планирования при Государственном департаменте. Это понятие предполагает различные формы сотрудничества со странами-союзниками, однако политические консультации — первый признак многостороннего участия — не проводились в принципе. Вот как один американский журналист описал взгляд на американскую коалицию из Европы:
«США собрали вокруг себя коалицию из самых разных стран для борьбы с терроризмом, заручились поддержкой со стороны Совета Безопасности ООН, ЕС и НАТО… Но будь это проявлением нынешнего стремления Америки к многостороннему сотрудничеству или нового, усеченного варианта геополитики, так или иначе, нынешняя активность США носит ярко выраженный американский характер, выраженный в такой степени, что он не может не вызывать раздражения Европы. Совершенно очевидно, что коль скоро президент Джордж Буш добивается поддержки с помощью лозунга „кто не с нами — тот против нас“, то новая игра будет иметь единые правила и капитана, назначаемого США. Новая американская многосторонняя тактика — это солдаты и дипломаты, обеспечивающие правовую и материально-техническую поддержку странам коалиции; в ней нет и намека на равноправные дискуссии. Она более всего напоминает собрание муниципалитета: США раздают скрупулезные указания, стараются не требовать слишком многого от большинства союзников, а иных оскорбляют тем, что вообще ничего от них не просят».[335]
7 октября 2001 года, в день начала военной операции в Афганистане, Вашингтон даже не удосужился поставить в известность о начале бомбардировок бельгийского премьер-министра Ги Верхофстадта, чья страна председательствовала тогда в ЕС. Администрация Буша заручилась поддержкой Тони Блэра, одобрившего действия коалиции после начала войны, однако решения, как военные, так и дипломатические, принимала самостоятельно. Через месяц после начала войны две трети стран-союзников Соединенных Штатов убедились в том, что их стратегический партнер действует без учета интересов остальных.[336]