Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы

В Петрограде находилась и значительная часть офицерства, служившая в запасных частях, в военных школах или оказавшихся в столице по разнообразным причинам — от пребывания в госпитале до служебных командировок. Именно со многими из них Алексеев стремился поддерживать связь, пытаясь из разрозненных знакомств создать сеть единомышленников, сообщить им устремленность к необходимости перемены власти, сформировать из единомышленников сначала подпольную офицерскую организацию, а затем в нужный момент развернуть на ее основе боевые воинские части. Для того чтобы не утратить людей, не имеющих жилья и возможности оставаться в Петрограде, Алексеев поручил полковнику лейб-гвардии Преображенского полка Петру Александровичу Веденяпину, одному из своих ближайших помощников, войти в состав некоммерческого общества борьбы с туберкулезом под названием «Капля молока» и направить деятельность общества в сторону открытия питательного пункта и своего рода подпольное управление «этапного коменданта».

Одним из стратегических замыслов Алексеева был пуск в ход нескольких бездействующих петроградских заводов, по согласованию с их владельцами, чтобы под видом рабочих разместить до переворота организованные офицерские группы. Эта деятельность генерала дала делу новое название — «Алексеевская организация»; ее филиал был открыт и в Москве. Однако Алексеев не торопился смещать власть вооруженным путем. Он ожидал нового правительственного кризиса, который неизбежно спровоцируют большевики, и тогда он был готов предложить правительству услуги по стабилизации обстановки силами своих офицерских отрядов при условии перемены политического курса — от леволиберального к умеренно-консервативному республиканскому правлению. О монархии речи быть не могло, ибо членство в военной масонской организации и личные убеждения Алексеева не позволяли ему способствовать восстановлению в России самодержавного строя правления.

Вместе с тем Алексеев допускал и иной ход развития событий, и даже временную победу большевизма. В этом случае, полагал генерал, члены его организации должны были отступить на Дон, где уже существовала сепаратная донская власть, провозгласившая себя независимой, и где при помощи Алексея Максимовича Каледина можно было бы основать платформу для организации небольшой армии и продолжить борьбу за республиканский строй против большевизма. Республиканские убеждения владели и частью быховских узников. Корнилов приветствовал свержение самодержавия и даже хвастливо заявлял своим офицерам, что некогда сам «арестовывал царицу». Марков был иных убеждений и надеялся на изменения к лучшему, должные произойти с падением самодержавия. Романовский считался социалистом до конца своих дней, Лукомский принадлежал к военной масонской ложе. Деникин полагал, что монархия в России — уже отживший институт власти.

Как видно, никто из интернированных генералов не был опасен марионеточному правительству Керенского, однако наряду с их довольно поверхностными политическими убеждениями в глубине души каждый из генералов был выходцем из православно-державной среды и прожил добрую половину жизни в стабильном и сильном российском государстве, нынешнюю гибель которого они не могли безучастно наблюдать. Это было учтено правительством, и судьба узников со временем была бы решена в привычном для тех дней русле, окончившись либо поголовным расстрелом, либо цепью последующих заключений и интернирований, либо самосудом толпы, или убийством в тюремных казематах. Вокруг заключенных прессой нагнеталась волна истерии и немедленной расправы. Генералы вспоминали, что часто слышали рев озверевшей солдатской толпы, требующей выдать им на расправу «генералов-кровопийц», в тюремные окна летели камни, и часто рота юнкеров 3-й Житомирской роты прапорщиков под командой штабс-капитана Бейтлинга выстрелами в воздух охлаждала агрессивные намерения толпы.

Увиденное за окнами тюрьмы не добавляло оптимизма узникам. Генерал Марков записывал в унынии: «Зачем нас судят, когда участь наша предрешена! Пусть бы уж сразу расстреляли…» Мысли о крушении военной карьеры, наверное, были у многих генералов в Быховской тюрьме. Иные радовались, что «дотянули» до высокого звания, другие, говоря образно, и в заключении не утратили надежд на фельдмаршальские жезлы. Марков отчаянно заносил в дневник: «…теперь насмарку идет 39-летняя упорная работа. И в лучшем случае придется начинать сначала… Военное дело, которому целиком отдал себя, приняло формы, при которых остается лишь одно: взять винтовку и встать в ряды тех, кто готов еще умереть за родину».