Закат и падение Римской Империи. Том 4

Голод ослабил и физические силы, и дисциплину римского гарнизона. От умиравшего с голоду населения нельзя было ожидать никакого содействия, и свойственная торгашам бесчеловечная алчность окончательно взяла верх над бдительностью правителя. Четыре часовых из исавров, пользуясь тем, что их товарищи спали, а их офицеров не было на месте, спустились по веревке со стены и предложили готскому королю впустить его войска в город. Их предложение было принято холодно и с недоверием; они возвратились целыми и невредимыми; два раза они возобновляли свои посещения; местность была два раза осмотрена; заговор сделался известен, но на него не обратили внимания, а лишь только Тотила изъявил свое согласие, исавры сняли запоры с Азинарских ворот и впустили готов. Эти последние стояли в боевом порядке до рассвета, из опасения обмана или засады; но войска Бессы уже обратились в бегство вместе со своим начальником, а когда короля уговаривали воспрепятствовать их отступлению, он благоразумно возразил, что ничто так не приятно для глаз, как вид бегущего неприятеля. Патриции, у которых еще были лошади, как-то Деций, Василий и др., сопровождали правителя; другие, в числе которых историк называет Олибрия, Ореста и Максима, укрылись в храме Св. Петра; но его уверение, будто в столице осталось только пятьсот человек, внушает некоторое недоверие к точности или его рассказа, или его подлинника. Лишь только дневной свет обнаружил полную победу готов, их монарх отправился из благочестия к гробнице князя апостолов; но в то время как он молился перед алтарем, двадцать пять солдат и пятьдесят граждан были умерщвлены в преддверии храма. Архидиакон Пелагий предстал перед ним с Евангелием в руках: “Государь, пощади твоего служителя”. “Пелагий, - сказал Тотила с презрительной улыбкой, - ваше высокомерие унижается теперь до того, что говорит языком просителя”. “Я действительно проситель, - возразил осторожный архидиакон. - Богу угодно, чтобы мы были вашими подданными, а в качестве ваших подданных мы имеем право на ваше милосердие”. Его смиренные мольбы спасли жизнь римлян, и целомудрие девиц и матрон было ограждено от ярости солдат. Но после того как самая ценная добыча была отложена в королевское казнохранилище, солдаты были награждены правом грабежа. В домах сенаторов находились большие запасы золота и серебра, а преступная и позорная алчность Бессы, как оказалось, трудилась лишь на пользу завоевателя. Во время этого переворота сыновья и дочери римских консулов испытали ту нищету, к которой они прежде того относились или с презрением, или с состраданием; они бродили по городским улицам в лохмотьях и просили, быть может безуспешно, хлеба перед воротами своих наследственных дворцов. Богатства дочери Симмаха и вдовы Боэция, Рустикианы, были великодушно употреблены на облегчение бедствий, вызванных голодом. Но варваров раздражил против нее слух, будто она убеждала народ ниспровергать статуи великого Теодориха, и жизнь этой почтенной матроны была бы принесена в жертву памяти Теодориха, если бы Тотила не уважил ее происхождения, ее добродетелей и даже самого мотива ее мстительности. На следующий день он произнес две публичных речи; в одной он поздравлял готов с победой и давал им полезные предостережения; в другой он обратился к сенаторам, как к самым низким рабам, упрекал их в вероломстве, безрассудстве и неблагодарности и сурово объявил им, что их имения и почетные звания должны по всей справедливости перейти к его боевым товарищам. Однако он простил их за мятеж, а сенаторы, в знак благодарности за его милосердие, разослали своим арендаторам и вассалам циркуляры, в которых строго приказывали покинуть знамена греков, спокойно возделывать свои земли и учиться у своих господ повиновению готскому монарху. Он был неумолим в том, что касалось самого города, так долго задерживавшего его победоносное шествие; по его приказанию третья часть стен в разных местах была разрушена; были заготовлены зажигательные снаряды и машины, для того чтобы сжечь или разрушить самые величественные памятники старины, и весь мир был поражен удивлением при появлении рокового декрета, приказывавшего превратить Рим в пастбище для скота. Настоятельные и разумные увещания Велисария приостановили исполнение этого приказания; он убеждал варвара не пятнать свою славу разрушением памятников, которые были славой мертвых и наслаждением для живых, и Тотила последовал совету врага оставить в целости Рим, как украшение его владений или как самый лучший залог внутреннего спокойствия и примирения. После того как он объявил послам Велисария о своем намерении пощадить Рим, он поставил в ста двадцати стадиях от города армию для наблюдения за движениями римского главнокомандующего. С остальными войсками он направился в Луканию и в Апулию и занял на вершине горы Гаргана один из лагерей Ганнибала. Сенаторы были принуждены следовать за ним в числе его свиты и затем были размещены по крепостям Кампании; граждане вместе со своими женами и детьми рассеялись по местам своей ссылки, и Рим представлял в течение сорока дней безлюдную и мрачную пустыню.