Закат и падение Римской Империи. Том 7

Когда Петрарка в первый раз наслаждался осмотром тех памятников, которые даже в своих разбросанных развалинах превосходят все, что о них рассказывают самые красноречивые описания, его поразило удивлением беспечное равнодушие самих римлян; когда он убедился, что, за исключением его друга Риенци и одного из Колонна, местные аристократы и уроженцы были менее близко знакомы с римскими древностями, чем иноземец с берегов Роны, это открытие внушило ему не городость, а смирение. О невежестве и легковерии римлян можно судить по составленному в начале тринадцатого столетия описанию города; я не буду останавливаться на многочисленных ошибках относительно названий и указаний местности и ограничусь легендой о Капитолии, которая вызовет на устах читателя улыбку презрения и негодования. “Капитолий, — говорит анонимный автор описания, — так назван потому, что стоит во главе всего мира; там когда-то жили консулы и сенаторы, управлявшие городом и всеми земными странами. Окружавшие его толстые и высокие стены были покрыты хрусталем и золотом, а их крыша была украшена самой роскошной и самой изящной резьбой. Ниже цитадели стоял золотой дворец, который был большей частью украшен драгоценными каменьями и по своей цене мог равняться третьей части всего мира. Там были поставлены в ряд статуи всех провинций и у каждой статуи висел на шее небольшой колокольчик; а искусство и магия дошли в ту пору до того, что как только которая-нибудь из провинций восставала против Рима, изображавшая эту провинцию статуя поворачивалась в ее сторону лицом, колокольчик начинал звонить, прорицатель Капитолия возвещал о совершившемся чуде и сенат был предупрежден об угрожавшей опасности”. В том же описании приведен другой, хотя и менее важный, но не менее нелепый факт; он касается тех двух мраморных коней, которых вели два совершенно раздетых юноши и которые были впоследствии перенесены из бань Константина на Квиринальский холм. Автор говорит, что эти кони были произведениями Фидия и Праксителя; ему можно бы было извинить за неосновательное предложение, если бы он не перенес тех двух греческих скульпторов, почти через четырехсотлетний промежуток времени, из века Перикла в век Тиберия, и если бы он не превратил их в двух философов или чародеев, которые выдавали свою наготу за символ истины и знания, описывали императору все, что он делал в самой глубокой тайне, и, отказавшись от всяких денежных наград, просили как чести позволения оставить потомству этот памятник своего искусства. Так сильно увлекавшиеся магией римляне были равнодушны к красотам искусства; Поджио видел в Риме только пять статуй, а множество других статуй, случайно или с намерением погребенных под развалинами, было откопано, к счастью, уже в ту более позднюю пору, когда произведениям искусства уже не грозила никакая опасность и когда люди были более просвещенны. Изображение Нила, которое служит в настоящее время украшением для Ватикана, было найдено работниками, копавшими землю в винограднике подле храма или монастыря Минервы; но владельцу так надоели посещения любопытных, что он снова закопал в землю этот ни на что негодный кусок мрамора. Открытие Помпеевой статуи, имевшей десять футов в вышину, послужило поводом для процесса. Она была отыскана под стеной, разделявшей владения двух соседей; справедливый судья решил, что для удовлетворения обоих владельцев следует отделить голову от туловища, и этот приговор был бы приведен в исполнение, если бы вмешательство одного кардинала и щедрость папы не спасли римского героя от варварства его соотечественников.