Закат империй

— Будь благословен, — Хурру осенил аппарат знамением Благоденствия. Ты, адепт, к тому же причинил мучения полуживому созданию и ничуть не позаботился о нем. Ты разве не видишь разницы между творением Вула и обычной спиртовкой?

— Мы еще не проходили Вуловы теоремы, — обреченно сказал Халлетон. И потом, когда я вынул колбу, я на всякий случай у него спросил…

— Когда вынул колбу? — Хурру невесело засмеялся. — Ты совсем плох, мой мальчик. Как ты думаешь, можно тебе оторвать голову, а потом спросить, не больно ли тебе?

Халлетон покраснел от злости и упрямо сказал:

— Все равно, можете наказывать. Теперь я знаю, что магия только для королей. А мне плевать. Я найду такую силу, которая будет служить ремесленникам и крестьянам. И посмотрим, что вы сделаете с вашими запретами. Почему вы запрещаете паровые конструкции, сан? Боитесь потерять кресло под задницей? Конечно, кому будут нужны маги, если все, что они умеют, сделают машины! Сделают быстрее, лучше, и кобениться не будут! Звезды пло-охо стоя-ат! — гнусаво передразнил он кого-то. — Для паровой турбабы звезды всегда стоят хорошо!

— Турбины, — с медовым ядом в голосе сказал Хурру. — Ты смел, и это хорошо… было бы. Для другого. Для тебя это очень плохо.

— Это еще почему? — подозрительно спросил Халлетон.

— Ты не сразу откажешься от своих глупостей, — сочувственно сказал Хурру. — Несколько лет… э-э… тридцать четыре года тому назад одного такого, как ты, пришлось даже казнить. Было очень жалко.

— Казнить? — ошеломленно переспросил Халлетон. И тут же добавил с каким-то торжествующим нажимом: — Боитесь, значит!

Хурру огорченно покачал головой.

— Очень плохо, адепт. Ко всем своим прочим бедам, тебя еще и угораздило принадлежать к тому типу людей, которые при угрозе бросаются вперед очертя голову, наивно полагая, что терять уже нечего. Терять всегда есть что, молодой Халлетон. Даже мертвый может еще много чего потерять. А те, кто бросается вперед, не рассчитывая последствий, почти всегда теряют больше, чем было необходимо. Ну хорошо, адепт. Сейчас я уйду, а ты останешься здесь. Надолго останешься. Так что если у тебя есть, что мне сказать — поторопись, сделай милость.

— Я хочу только получить ответ, — набычившись, сказал Халлетон. Почему такие конструкции — и другие, им подобные — оказались под запретом? Почему они считаются ре… реторсирующими? Почему вы скрываете саму возможность их существования от людей? Что плохого в том, чтобы человеческий труд был облегчен, насколько это возможно?

— Разве ты не знаешь Декрета о механистике? — спросил Хурру.

— Декрет я знаю. Но я хочу знать, почему он был принят, и почему в такой форме?

— Вы это проходили, — устало сказал Хурру. — На пятом курсе. Вспомни.

— Проходили мы какую-то чушь, сан. Бред пьяной совы. После Континентальной войны, дескать, механистика была предана запрету и забвению, как средство производства чудовищных орудий смерти… чтобы никогда не повторилась трагедия Безлюдных земель… но ведь все это ерунда, сан! Люди воюют, как всегда воевали, уничтожают друг друга и по одному, и сотнями, и тысячами, и ваша магия… — он осекся.

— Ого, ты уже говоришь «ваша», — небрежно заметил Хурру. — Быстро развивающийся психоз антагонизма. Но ты продолжай.

— Магия тоже убивает, — зло сказал Халлетон. — Почему же нельзя делать механистические конструкции?

— А вот почему, — сказал Хурру и шагнул к спиртовке. Взревело пламя. Левой рукой ректор извлек из воздуха обычную колбу с водой, потом прошептал что-то, и на его ладони появилась тяжелая пробка с металлическим сердечником. Хурру плотно закупорил колбу и положил ее на верхнее кольцо спиртовки, прямо в огонь. Но не так, как обычно ставят колбу на подставочки, а завалив набок — горлышко посудины оказалось направлено почти горизонтально.

— Убей меня, — сказал он будничным тоном.

— То есть? — не понял Халлетон. — Что значит «убей»?

— То и значит. Вспомни какое-нибудь заклинание, приводящее к смерти, и употреби его. Простое Преобразование, например. Преврати мое сердце в кусок льда. Или добавь цианидов в кровь. Придумай что-нибудь сам, наконец.

— Ага, — засмеялся Халлетон, — как же. Вы меня еще в эфире перехватите и зажмете. Если не инверсируете. Или вообще рефлектор поставите. Вы же сильнее, да и опытнее намного.

— Значит, не убьешь? — без удивления подытожил Хурру.

— Не смогу, даже если бы захотел, сан. Разве что вы поддадитесь нарочно. Только ведь на такие заклятия не поддаются.

— Очень хорошо, — весело сказал Хурру. — Тогда убей ножом. У тебя есть нож, адепт? Если нет, то наколдуй, я подожду.

Вода в колбе закипела.

— А толку-то? — подивился Халлетон. — Во-первых, вы за щитом, сан. У меня сил не хватит ножом щит пробить. Разве что серебряным? Во-вторых, вы меня парализуете… да к чему все это? Сан, вы прекрасно знаете, что мне вас не одолеть — ни ножом, ни словом.

— О! — августал был доволен. — Я-то знаю, а вот ты откуда знаешь? Ведь я старик, а ты молодой, здоровый, талантливый…

— Так то я, а то вы, — назидательно сказал Халлетон. — Кабы у меня было ваше умение, так чихать бы мне было на возраст.