Закат империй

И престарелый августал исчез в дымке портала. Миг спустя за ним последовал Леттем.

Халлетон вздохнул и с ненавистью стал сгребать со стола мертвую серебристую пыль.

* * *

На вершине Башни пылал огонь.

Нет, не на вершине. Вся верхняя часть Башни пылала. Языки пламени были настолько огромными, что из предместий Башня сейчас напоминала чудовищную лучину, воткнутую в центр города. Но горожане Умбрета, и спешащие по своим делам, и неспешно прогуливающиеся, почти не обращали на это внимания. Они привыкли.

Когда-то давно на Башню смотрели все, смотрели с уважением и опаской, с гордостью и тревогой. Постепенно уважение и гордость одолели страх, а потом… Потом те, кто видел, как Башня строилась, как-то незаметно состарились и вообще перестали появляться на улицах, а их дети уже и не мыслили города без Башни. Теперь по запрокинутой голове и по приоткрытому в немом изумлении рту отличали приезжих.

Башня ревниво изрыгала тучи багрового пара, гневно клубилась зеленым туманом, обреченно сияла по ночам мертвенно-синим светом и завлекательно пахла шоколадными коврижками. Все было напрасно. Только душераздирающий вой во вторую предрассветную стражу ненадолго привлекал злобное участие невинно разбуженных.

Да, еще было однажды — лет десять-двенадцать тому — на самой верхушке Башни долго танцевала прозрачная девушка. Она бесстрашно и невесомо кружилась среди редких облаков, и с чарующей отрешенностью сбрасывала с себя одежду. Молодой месяц скромно смотрел вниз из-за ее плеча, и в его свете отброшенные на облака одежки растворялись и уплывали клочьями цветного дыма. И дивная музыка, звучащая, словно с неба, сопровождала танец.

Поскольку девушка была большой, нет, не просто большой, а по-настоящему большой — примерно в половину Башни — то ее хорошо видели из любого конца Умбрета. Горожане задирали головы, как провинциалы какие-нибудь, высматривали интересные подробности и радовались быть центром науки. Многие получили по шеям от жен, а некоторые достоверно признали в девушке Диту Рамм, дочь парфюмера с Грибной улицы.

Когда до логического конца оставались всего три важных лоскутика, светлейший, но разъяренный сан Кайбалу пробил последний слой защиты, ворвался в сферу эмитенции и беспощадно подавил отвергнутого поклонника помянутой Диты с применением стазиса и лишением стипендии. Город был несколько разочарован и притих в ожидании продолжения.

Парфюмер Рамм с тихой гордостью подал жалобу в королевский суд, справедливый король Каэнтор приговорил обидчика к уплате компенсации в десять тысяч золотом, каковые пойдут обесчещенной барышне на приданое, немного успокоившийся искренний Кайбалу приговорил все того же обидчика к десяти дням карцера, каковые тот проведет в лаборатории трансмутации, а к обесчещенной мещанке в один день посватались граф Дайрета и коронный управитель Фидийского княжества высокородный Даметтис.

Дита кротко вздыхала, пряча светлые глаза, и обещала подумать. Женщины Умбрета еще раз надавали мужьям в шею, завистливо обругали распутную девку и принялись обильно уделять внимание студентам Академии. Студенты млели от счастья и благословляли преступного собрата в храмах. Дитин обидчик неукоснительно исполнил оба оброка и заодно получил зачет экстерном по теории каталитических процессов. Почтенный сан Хурру прочитал отчет, сверился с компендиумами и заявил, что решение исконно ленивого смутьяна находится на уровне открытия. Восхищенный и счастливый Кайбалу все простил, выгнал обидчика из лаборатории и сам засел за дальнейшую разработку метода аффинажа лошадиной кровью под знаком Сокола в доминанте Воздуха.

Дальше — больше. Высокородный Даметтис ранил графа на честном поединке в подбородок. Возликовавшие охальники тут же сообщили всему миру, что граф в тяжких похмельных терзаниях обычным делом порезался при бритье. А уж только потом добросердечный Даметтис согласился на тайный поединок, то бишь дружескую похмелку — чтоб со стороны красивше выглядело. Граф очень сердился и зачем-то приказал прилюдно высечь своего брадобрея.

А несколько дней спустя потерпевшая урон Дита обвенчалась все с тем же обидчиком, и город разочарованно затих во второй раз. Только парфюмер Рамм раздраженно заявил, что отдавать мерзавцу приданое ему до обидного жалко, но с королем в Умбрете было спорить не принято, так что над Раммом даже не очень смеялись. И все стало, как и до того.

Поэтому огонь над Башней никого не заинтересовал. Не девка же, в конце концов. Горит — и пусть себе горит. Значит, так сегодня надо.

Пламя разогнало легкие белые облака над Академией, и в получившуюся дыру, как в голубую замочную скважину, заглядывало любопытное небо.

В самом средоточии пламени, в алтарном зале верхнего этажа, несколько очень серьезных парней склонились над кристаллами следящих устройств. Только здесь становилось понятно — и то не сразу — что бушующее пламя никого не обжигает и даже ничего не нагревает, хотя холодным его назвать вряд ли бы кто решился. Но это был какой-то иной, не испепеляющий жар.