Закат на Авеню Монтень (СИ)

— Но есть одна маленькая загвоздка: у меня на руках есть результаты экспертизы дома Саида Фукко, в котором он был убит. Помню, когда мы с вами встретились, вы сказали, что выстрелили в него из соображений собственной безопасности и самообороны, т. е. проще говоря, открыли ответный огонь, однако, находившиеся там эксперты не обнаружили никаких отверстий от пуль в том месте, где по вашим словам, вы находились, когда Фукко, якобы, начал в вас стрелять. Более того, нашей группой был найден пистолет Саида, который мы обнаружили на заброшенной ферме в нескольких километрах от дома Саида, в канализационной яме, и что самое интересное, отпечатки на них были стерты очень грубым способом. Как сказал мне эксперт, это могло быть вызвано спешкой или на ходу. Вы ничего не хотите мне сказать по этому поводу?

Я старался не подавать виду, но рука предательски начинала трястись. Она всегда выдавала меня. Это было следствием старой травмы, произошедшей давным-давно. Воспоминания того дня до сих пор будоражили мою память и каждый раз, когда картины того прошлого всплывали в моей голове, рука тут же начинала бесконтрольно трястись.

— Боюсь, мне нечего сказать по этому поводу.

— И это все? Это ответ Дидье Лефевра? Человека идеальной репутации и послужного списка. Нет, я в это не верю.

Ее взгляд тут же опустился на мою руку.

— Что с ней? Вы нервничаете?

— Это случилось очень давно, не думаю, что вам будет интересно об этом слушать.

— И все-таки, мне хотелось бы услышать вашу историю.

— Это случилось восемь лет назад, второго августа в два тридцать дня. В тот день стояла неимоверная жара, все, буквально все изнывало от жары: люди, животные, даже асфальт и тот плавился от такой температуры. Я и еще несколько десятков человек из группы захвата, находились возле заброшенного дома в пригороде, где на тот момент были окружены три человека из местной банды грабителей. После непродолжительных переговоров, мы пошли на штурм. Я помню как мы ворвались внутрь, потом началась перестрелка, крики, непередаваемая ругань, все это смешалось в моей голове. А потом я услышал как кто-то из наших выкрикнул «Граната!», это слово до сих пор отзывается у меня в ушах. Белая ослепительная вспышка и разрывающий грохот. Взрыв был такой мощности, что мое тело подняло вверх и затем с огромной силой отбросило назад. Я не знаю сколько я пролетел и как это происходило в подробностях, но те несколько мгновений показались для меня вечностью. Когда же я пришел в себя, все вокруг уже было объято огнем. Тело ломило от страшной боли. Я попытался встать, не с первого раза, но у меня это получилось. В голове был полнейший сумбур: я не знал куда иду, где находится выход, где все мои коллеги, все вокруг было задымлено и горело ярким огнем. Было так жарко, что я дышал через раз и с очень большим усилием. Наконец, пройдя еще несколько метров, я увидел выход. Он был завален горевшими деревянными балками и прочим мусором, но это был единственный выход. Я подошел вплотную и, прикрывая одной рукой рот, начал разгребать завал… голыми руками. После, врачи сказали, что они чудом смогли сохранить мне руку. Я их понимаю, ведь моя рука напоминала скорее огромный кусок обгоревшего бруска, нежели руку человека. Были повреждены нервы, сухожилия, мышцы. На обследовании, мой лечащий врач сказал, что прежнего состояния моей руки вернуть невозможно и что теперь мне придется привыкнуть к непроизвольным вздрагиваниям.

Софи была очень увлечена: ее глаза были широко открыты. Она поглощала каждое мое слово, каждый момент, ничто не могло уйти от нее. Такой жадности в глазах мне давно не приходилось встречать. Дослушав, она, будто удовлетворив свою тайную прихоть, встала из-за стола и медленно подошла ко мне.

— Комиссар, я тут знаю одно неплохое местечко на Авеню Монтень, мы могли бы выпить кофе и пообщаться в непринужденной обстановке.

Сказать, что я был удивлен этим словам это не сказать ничего. Ее голос не был твердым и грубым, скорее наоборот, в нем слышать некая нотка женственности и нежности. Я посмотрел на нее, и вопросительным взглядом попытался узнать чего она добивается.

— Вас смущает то, что женщина приглашает вас на чашечку кофе?

— Нет, меня смущает то, что эта женщина пытается засадить меня в тюрьму.

Она засмеялась. Так открыто и непринужденно, что на мгновение мне показалось, что это совсем другой человек, не та ведьма, которая готова сожрать любого мужчину с потрохами. Накинув на свои плечи легкое замшевое пальто, она бодрым шагом направилась к выходу. Я шел за ней, как верный пес, не отставая и время от времени поглядывая на округлившиеся под одеждой формы.

— Моя машина на стоянке, — она указала на темно-синее «пежо» в самом углы стоянки.

— Я раньше не видел, чтобы вы приезжали сюда на машине. Как вам это удается?

— Что именно?

— Вот так незаметно делать такие обыденные вещи.

Она снова засмеялась и в этот момент с ее лица пропадала та злоба и ненависть, которую она носила столько лет.

— Это женская хитрость, делать все так, чтобы окружающие ничего не замечали.