Закат Пятого Солнца

Монтесума на некоторое время замолчал. Ничего не говорили и испанцы. Затем император продолжил:

– Мои подданные слепы. Даже самые мудрые советники не понимали этой простой истины. Именно поэтому я отказывался напасть на вас. Я старался сделать все, чтобы встреча двух столь разных народов происходила мирно. Я не хотел начавшегося восстания. Как жаль, что обеим сторонам не хватило выдержки и взаимного доверия. Твой помощник Тонатиу устроил резню и теперь мой народ требует вашей крови. Но ты прав, Малинче – война на полное уничтожение сотрет Теночтитлан с лица земли. Может быть, в результате даже сам народ ацтеков исчезнет. Я не хочу этого. Я сделаю еще одну – пускай даже безнадежную! – попытку усмирить гнев моих подданных.

Кортес, восхищенный мудростью и благородством собеседника, отвесил ему глубокий поклон. В молчании Монтесума поднялся со своего трона и степенно двинулся к выходу. За ним потянулись и конкистадоры. Через несколько минут они уже взошли на внешнюю стену. Внизу бушевало море ацтеков. В который раз отброшенные назад, они готовились к следующей атаке. Сотни их уже погибли, но индейцы не обращали внимания на потери.

Много ли стоит жизнь человека? Он зачастую отдает ее болезни, а то и простой случайности, вроде падения с дерева. Если повезет, то его ждет почетная участь быть принесенным в жертву. Ощутить напоследок тепло каменного алтаря и крепкие руки жрецов, вцепившиеся в запястья и лодыжки. Когда лежишь на спине и смотришь вверх, то кажется, что обсидиановый кинжал возносится в самое небо. Как раз туда, куда совсем скоро взмоет твоя душа. Что остается? Поймать глазами слепящий луч солнца и знать, что своей смертью насыщаешь бога. Это ли не счастье?

Здесь и сейчас тысячи ацтеков собрались для того, чтобы чужаки не смели нарушать этот извечный, освященный древностью уклад. Мир не должен меняться. Законы и традиции обязаны оставаться незыблемыми. Индейцы без колебаний шли в атаку, погибая в бою с осквернителями каменных алтарей. Жизнь была хороша, пока чужаки не пришли. Нужно сделать так, чтобы она стала прежней. Иноземцев следует искоренить.

Монтесума уверенно вышел на самый край плоской крыши дворца. Веласкес де Леон, командир его охраны, на этот раз отстал. Телохранители тоже застыли в почтительном отдалении. Пускай взгляд ацтеков не раздражает зрелище испанцев, окруживших императора. Правитель стоял в одиночестве. В богато украшенном плаще, сверкая золотом и нефритом, он взирал вниз. Подданные увидели своего повелителя. По их рядам прошелся изумленный шепот. Это было подобно волне, прокатившейся из края в край огромной площади. И после этой волны никто уже не осмеливался подать голос или даже поднять голову. Любое движение замерло. Монтесума оставался для индейцев богом.

Он начал свою речь. Фернан, стоя рядом с Кортесом и Веласкесом де Леоном, был поражен. Никогда еще император не казался ему таким величественным. Даже в тот день, когда он впервые вышел встречать испанцев у себя в столице. Легко казаться царственным, когда тебя окружают десятки слуг и придворных, раболепных и создающих торжественность исполнением сложных ритуалов. Совсем другое дело, когда внизу тысячи разгневанных людей, а позади тюремщики, пускай даже обходительные и берегущие тебя как зеницу ока. И ты лишь тонкая грань, удерживающая две армии от столкновения силой воли и авторитетом. Именно в такие моменты проявляется величие души.

Слова Монтесумы разносились по площади подобно ураганному ветру. Склонись или будешь сметен! И ацтеки склонялись. Замершим позади него конкистадорам казалось, что человеческий голос вовсе не может звучать так громко, так властно, так решительно. Повелитель требовал от своих подданных беспрекословного подчинения. И они подчинялись. Кто бы мог бросить вызов живому богу?

Испанцы получили наглядное подтверждение тому, что правитель не зря носит титул уэй-тлатоани – «Великий Оратор». И Монтесума действительно был великим оратором. Скудные познания в языке не давали конкистадорам возможности оценить красноречие говорившего. Лишь в самых общих чертах они понимали, что речь идет о послушании, о необходимости отложить оружие в сторону, о долге повиновения своему владыке. Уверенный голос покорял… Гонсалес, не решаясь ничего говорить вслух, только вздохнул с облегчением – похоже, что и на этот раз Монтесума сумеет удержать в повиновении своих разбушевавшихся подданных.

В этот миг откуда-то снизу раздались вопли. Какой-то десяток ацтеков, до того благоговейно слушавший правителя, одновременно вскочил на ноги. Смирения как не бывало. Одним коротким движением раскрутив пращи, они метнули камни в цель. Снаряды, подобно рою разъяренных ос, устремились вперед. Монтесума, стоящий в одиночестве над самым обрывом, освещенный лучами солнца, представлял собой великолепную мишень. Камни с хрустом вонзились в человеческое тело. Бедро, грудь, плечо, голова… Очарование от грандиозной речи исчезло, рассыпалось, как хрусталь, на мельчайшие осколки, сметенное этим градом ударов…