Закат в крови<br />(Роман)

В облике молодого Серго было много какой-то особой самоцветности. Яркой и привлекательной приметой его была веселая улыбка из-под пышных вьющихся усов. Идя по улице, он не переставал улыбаться, шутить и смеяться. И Глаша в тон комиссару острила, на шутки отвечала шутками и наконец сказала:

— А вы, товарищ комиссар, без примеси, настоящий сын веселого грузинского народа. С вами, наверно, нигде не заскучаешь.

В баградовской кухмистерской людей было действительно много, однако Серго быстро нашел свободный стол в углу полутемного помещения и к молодому армянину-половому обратился на армянском языке. Армянин тотчас же, словно заразившись веселостью Орджоникидзе, приветливо заулыбался, проворно накрыл стол чистой скатертью и уже через минуту подал чуреки из пшеничной муки, стручковый перец, в тарелках красный, аппетитно пахнущий борщ.

Серго, подкручивая усы, ел свежий, наваристый, горячий как огонь борщ и ломал чурек с хрустящей корочкой.

— Екатеринодар многим напоминает Тифлис, а эта людная харчевня — грузинский духан. Будь здесь еще кахетинское, мы выпили бы за здоровье друг друга и процветание вашего города. Очень солнечный город!

— В Екатеринодаре, — заметил Леонид Иванович, — много такого, с чем надо поскорей кончать.

— Ничего, — сказал Серго, — коммунистам все по плечу. Если уж вы здесь против Корнилова выстояли, то анархиствующих молодчиков не нынче, так завтра приберете к рукам. Я в этом не сомневаюсь.

Наконец Серго взглянул на ручные часы:

— Через тридцать минут я должен быть в поезде. Спасибо за компанию и угощение!

На вокзале чрезвычайного комиссара ожидали почти все ответственные работники Кубано-Черноморского ЦИКа во главе с Яном Полуяном и Рубиным.

Стоя на площадке классного вагона и прощаясь, Серго живо и весело перебрасывался замечаниями с людьми, провожавшими его.

«Удивительно темпераментная и гармоничная натура», — думала Глаша, глядя на Орджоникидзе.

Глава четырнадцатая

После отступления в южные станицы Области войска Донского силы Деникина, сведенные в три бригады, оказались в своеобразной и, несомненно, благоприятной обстановке. Красные части Автономова довольствовались тем, что вытеснили добровольцев из пределов Кубани, и активности не проявляли. На Дону к этому времени уже хозяйничал генерал Краснов, ставший при поддержке германских интервентов атаманом Все- великого войска Донского. И хотя с ним еще предстояло наладить отношения, Деникин и Алексеев не без оснований рассчитывали на повышение роли Добровольческой армии в борьбе с Советской властью на всем Юге России.

Правда, надежды деникинского штаба на быстрое пополнение боевого состава пока что не оправдывались. Непросто оказалось найти замену и офицерам, покинувшим боевые части под предлогом истечения четырехмесячного срока добровольчества. Ивлев в этом убедился сам.

Поручик сопровождал генерала Маркова, выезжавшего из Мечетинской, где располагалась его 1-я бригада, в Новочеркасск, чтобы вернуть в строй бежавших туда офицеров.

Несколько дней пробыли они в столице войска Донского. Марков, не считаясь с тем, что в Новочеркасск только что приехала выбравшаяся из Петрограда его жена, все свое время тратил на служебные встречи. Поначалу Ивлеву казалось, что офицеров, особенно участников «ледяного похода», эти встречи искренне радовали: как-никак перед ними был сам Марков, истинный герой, «крылья Корнилова»!

А результат от всего был самый малый: охотников ехать в задонскую степь, к деникинцам, почти не находилось. Это выводило Маркова из себя.

— Как много здесь бездельников! — возмущался он, шагая после одной из встреч по Платовскому бульвару, забитому гуляющей публикой. — Как бараны, беспечно пасутся, не зная, когда попадут к мяснику. Большевики покажут им кузькину мать!

В Новороссийске оказался и хан Хаджиев со своими текинцами. Марков и Ивлев неожиданно встретились с ним на том же Платовском бульваре.

— Ну, хан, что поделываешь? — сухо спросил Марков.

— Ничего, ваше превосходительство, — ответил Хаджиев с невозмутимым спокойствием и прямо поглядел в недобро блестевшие глаза генерала. — Живу здесь… Жду момента, чтобы выехать в Хиву.

Холодно и коротко кивнув головой, Марков пошел дальше.

Заручившись поддержкой гарнизонного казачьего начальства, Марков попытался даже задерживать бывших корниловцев и под конвоем отправлять их в Мечетинскую. Но офицеры, узнав об этом, стали уезжать из города, прятаться либо поступать на службу в Донскую армию. Те, с кем Ивлев встречался, роптали:

— Марков прибегает к полицейским мерам, устраивает облавы на нас!

Ивлев напрасно урезонивал их напоминанием о том, что это делается во имя продолжения дела Корнилова, которому они недавно так беззаветно служили. Он и сам задумывался: не прошла ли пора боевого аскетизма, которым жил и объединял своих соратников Корнилов? Может, теперь, когда гражданская война здесь, на Юге, явно перерастала из партизанщины в фазу широкомасштабных действий, требуется не только порыв, натиск, но и политика, дипломатия?