Закат в крови<br />(Роман)

— Ну и далече заховали вы генерала! — Молодой казак обтер тыльной стороной ладони взмокший от пота лоб. — Роем, роем, а найшли тильки один обломок сосновой доски…

За дальним степным увалом скрывалось солнце. Ивлев взглянул на часы и, намереваясь хотя бы к полночи возвратиться в Екатеринодар, объявил:

— Господа служивые, все ясно: тела Корнилова нет. А ведь когда погребали его, в поле, кроме нас, не было никого. Удивляюсь, как могли большевики найти могилу…

— Эх, ваше благородие, господин поручик, — сказал урядник, — да вон из окон крайних домов немцев все видать было, что вы тут робыли. Дотуда и версты не будэ. Хиба так тайно ховают?

Глава двадцать третья

Красные войска отступали.

1, 2 и 4-я их колонны двигались от Екатеринодара в общем направлении на Армавир и далее на Невинномысскую. В районе станиц Некрасовской и Петропавловской Сорокин сделал попытку задержаться, уповая, как всегда, на свою эмоциональную предприимчивость больше, чем на сколько-нибудь продуманные меры по организации и обеспечению обороны. Разобщенные, сбитые с толку его противоречивыми приказами, красноармейские отряды не смогли сдержать здесь напор деникинцев и снова начали отходить. Сам Сорокин со штабом укатил из Петропавловской и обосновался в поезде на станции Овечка, где восемь месяцев назад организовал свой казачий революционный отряд.

Остальные красноармейские части, отходившие от Екатеринодара, сосредоточились в районе станции Белореченская. Заняв оборону на реке Белой, они более стойко противостояли натиску сил Деникина. Однако Сорокин, стягивая армию к Армавиру, куда уже переехали ЦИК Северо-Кавказской республики и краевой комитет партии, 12 августа отдал распоряжение белореченской группе войск перейти на новый оборонительный рубеж по реке Лаба. Это не помогло защите Армавира, и вскоре он был сдан. Высшие органы республики вынуждены были поспешно эвакуироваться в Пятигорск.

В тяжелейших условиях оказались советские части, находившиеся на Таманском полуострове. Отрезанные наступлением Деникина, они вынуждены были с боями прорываться на соединение с главными силами Северо-Кавказской армии по побережью Черного моря, через Новороссийск и Туапсе, а затем горными дорогами к Белореченской.

В середине августа полки и отряды, отступавшие с Тамани, были объединены в Таманскую армию. Тридцать тысяч ее бойцов, с которыми шли десятки тысяч беженцев, сметая на своем пути белогвардейские преграды, в начале сентября прорвались к станицам Дондуковской, Курганной и Лабинской и соединились с Северо-Кавказской армией. Счет подвигам таманцев после тяжелейшего похода на этом не заканчивался. По приказу Сорокина Таманская армия сразу же двинулась на Армавир и освободила его, правда ненадолго.

* * *

Желто-млечное марево, не оседая и не рассеиваясь, непрерывно колыхалось над растянувшимся на версты обозом — военными повозками, линейками, тачанками, казачьими арбами. Задыхались люди, тяжко фыркали измотанные кони. Пожухлые травы обочь дороги покрылись серым бархатом пыли.

Устало брели пехотинцы, черноморские моряки, латыши. Всюду к красноармейским колоннам присоединялись новые и новые беженцы с арбами, нагруженными узлами, перинами, подушками. За арбами плелись коровы, телята. И уже трудно было различить, где воинская часть, а где беженцы.

И какого только оружия не тащили за собой отступавшие: пушки, пулеметы, даже орудия, снятые с кораблей Черноморского флота. Красноармейцы шли с русскими винтовками, австрийскими карабинами, с офицерскими револьверами на поясах. Ничего не оставляли «кадетам», хотя и отступали поспешно.

Какая тоска шагать сквозь удушающую пыль под жгучими лучами беспощадного степного солнца!

Где Сорокин? Где Полуян? Где Иванов? Кто остановит и повернет на врага человеческий поток? Или он так и будет безудержно течь и задыхаться в непроглядном пыльном мареве?

Мучительно третьи сутки не слезать с коня, но еще мучительнее тяготиться безвестностью, не знать, когда этот поход кончится!

Терзаясь от жары, жажды и пыли, Глаша, чтобы сохранить самообладание, мысленно твердила себе: «Будь жива мама, она тоже непременно была бы здесь. И наверное, с гордостью разделила бы судьбу этих людей… Настоящий революционер — тот, который способен вынести в борьбе любые испытания… Коммунисты должны быть во сто крат выносливее любых корниловцев. Коммунисты и народ неразделимы. А народ все вынесет…»

* * *

В одной из станиц на пути к Армавиру сотня Голика нагнала Екатеринодарский полк.

Обросшие густой колючей щетиной лица бойцов, прошедших за двое суток более ста верст, были хмуры и гневны. И стоило сотне появиться верхом на конях у церковной ограды, как красноармейцы закричали:

— Вот кто продал нас!

Вокруг всадников образовалась тесная озлобленная толпа, требуя, чтобы комиссары держали ответ.

— Сами на яких породистых конях гарцуют, а нас погнали пешкодралом! Где харч?! Где боеприпасы?

— Пропади все!