Закат в крови

Однажды после председательского звонка, открывавшего утреннее заседание, к барьеру музыкального ящика подошел высокий согбенный человек в солдатской шинели, с вещевым мешком за спиной и солдатским крестом на груди, с евангелием в руках. Подняв его над головой, он завопил:

— С нами бог, разумейте, языцы! Деникин дракона объявил вне закона… На Колчака мертва голова…

В зале произошло движение. Публика в амфитеатре встревоженно загалдела. Макаренко метнулся за кулисы.

Крикуна, приняв за юродивого, двое казаков из рядовых членов рады, подхватив под локти, торопливо вывели из зала.

3 ноября Покровский отдал свой приказ № 1, в котором извещал о включении Кубанского края в тыловой район Кавказской армии и о своем вступлении в обязанности командующего войсками тылового района.

Деникин назначил его на новый пост специально для того, чтобы он мог привести в исполнение приказ об аресте членов рады.

Покровскому было известно, что в гарнизоне Екатеринодара войска были ненадежны: технический полк, учебный батальон, учебно-кадровая батарея были на стороне рады. Единственно надежными частями в городе были Кубанское Софийское военное училище и ударный корниловский батальон, состоявший из ста офицеров-первопоходников.

4 ноября Покровский в срочном порядке выделил и отправил на фронт маршевые роты из неблагонадежных.

А Кубанская рада все заседала, охраняемая довольно сильным караулом из кубанцев. Она заседала не только днем, но и по вечерам до поздней ночи. Командиру ударного корниловского батальона полковнику Подчасову Покровский приказал неусыпно следить за зданием Зимнего театра и всеми действиями руководящих лидеров черноморцев. И теперь Подчасов под покровом ночи с потушенными фарами в автомобиле сопровождал машины, развозившие тех по квартирам.

Сам Покровский поселился со своим штабом на Соборной улице, в особняке Фотиади, в котором до выезда в Таганрог жил Деникин.

Юнкера военного училища строго охраняли особняк.

3 ноября Калабухов, продолжая свой доклад, начатый 1 ноября, огласил меморандум Быча, который, находясь в Париже, обратился с просьбой принять Кубань в Лигу Наций как самостоятельное государство.

— Кто и когда, господин Калабухов, уполномочивал вас и господина Быча подавать этот меморандум? — спросил Филимонов.

Высокий, согбенный, с белым, без кровинки, лицом, Калабухов, не снявший сана священника, однако сменивший рясу на черкеску и опоясавшийся казацким поясом с кинжалом, вздрогнул и, прямо стоя на трибуне, тонким, надтреснутым голосом воскликнул:

— А разве Кубань не суверенная республика? И разве делегация от ее правительства во главе с председателем Кубанского правительства должны у кого испрашивать позволения на какие-либо меморандумы?

— Однако же, — сказал Филимонов, — вам не кажется, что вы в Париже слишком увлеклись политическими и дипломатическими «откровениями»?

Лицо Калабухова сделалось совсем меловым.

— Господа, — вдруг сказал он, — мне некоторые «друзья» в кавычках советуют скрыться от якобы грозящей мне опасности в связи с приказом генерала Деникина. Но ничуть не бывало. Я останусь и буду продолжать отстаивать интересы Кубани…

Линейцы, ставленником которых был войсковой атаман Филимонов, все эти дни занимали пассивное положение. Но стоило Ивану Макаренко предложить лишить Филимонова атаманской булавы и поставить на голосование вопрос о передаче власти президиуму краевой рады, линейцы активизировались и решительно потребовали прекращения травли атамана. Когда же последовало голосование, они, выражая полное доверие Филимонову, единодушно проголосовали за него.

Макаренко понял, что он зарвался, внес раскол в ряды рады, и тогда выступил с внеочередным заявлением:

— Ввиду непонятного поведения рады, не оценившей по достоинству моего предложения о передаче власти президиуму, я вынужден сложить с себя полномочия председателя.

Вскоре стало известно, что Макаренко бежал из Зимнего театра, а потом вообще из города, скрывшись в какой-то станице.

Деникин, получив от Покровского полную информацию о настроениях, царивших на заседаниях рады, послал телеграмму в город Кисловодск генералу Врангелю.

Утром 6 ноября, с тем чтобы произвести успешно «хирургическую операцию», Покровский назначил смотр войскам Екатеринодарского гарнизона, и в десять утра войска были выведены в особом, заранее определенном порядке: на правом фланге по Красной улице от площади белого собора до театра выстроился вдоль одного квартала конвой Покровского, против театра но улице Гоголя двумя шеренгами встали юнкера и офицеры- корниловцы с пулеметами, по Рашпилевской улице от угла Гоголя и до угла Дмитриевской улиц — части, вызванные из станицы Пашковской, на самой Дмитриевской — кубанцы на конях. Таким образом, весь район Зимнего театра был обложен со всех сторон войсками, якобы выстроившимися для смотра.

И ровно в десять часов утра на сцене появился сам Покровский.