Закат Западного мира. Очерки морфологии мировой истории. Том 1

Физика барокко была от начала и до конца строгой систематикой, пока теориям, подобным данной, еще не дозволялось потрясать ее оснований, пока в ее картине невозможно было найти ничего такого, что выражало бы случайность и простую вероятность. Однако с данной теорией она стала физиономикой. Прослеживается «ход вещей в мире». Идея конца света возникает в обличье формулы, которая, по сути, формулой больше не является. Тем самым в физику проникает нечто гётеанское, и вся весомость этого факта обнаружится лишь тогда, когда мы уясним, что означала страстная полемика Гёте против Ньютона в области учения о цвете. Узрение возражало здесь рассудку, жизнь – смерти, творческий образ – упорядочивающему закону. Критический мир форм природоведения возник на основе противоречия из ощущения природы, из ощущения Бога. Здесь, на исходе позднего времени, он достиг максимума отстояния, а теперь возвращается обратно к своему истоку.

Так действующая в динамике сила воображения своими чарами еще раз вызывает на свет великие символы исторической страсти фаустовского человека: вечное попечение, пристрастие к удаленнейшим далям прошлого и будущего, оглядывающееся вспять историческое исследование, всматривающееся в будущее государство, исповеди и самонаблюдения, далеко разносящиеся над всеми народами и отмеряющие жизнь удары колоколов. Этос слова «время», каким воспринимаем его мы, и только мы одни, каким оно заполняет инструментальную музыку в противоположность статуарной скульптуре, направлен к цели. Во всех жизненных видениях Запада эта цель находила свое зримое воплощение в качестве третьего царства, новой эпохи, задачи человечества, наконец, результата развития. И это-то и означает энтропия для целостного существования и судьбы фаустовского мира как природы.

Уже мифическое понятие силы, предпосылка всего этого догматического мира форм, молчаливо предполагает ощущение направления, связь с прошлым и грядущим; она становится еще более явственной в обозначении природных явлений как процессов. Поэтому следует сказать, что энтропия как бесконечная сумма всех природных событий, обобщенная в качестве исторического и физиономического единства, неявным образом изначально лежит в основе всех физических понятийных образований и что в один прекрасный день она обнаружится как «открытие» на путях научной индукции – и тогда ее надо будет наделить «целостным обоснованием» со стороны прочих теоретических элементов системы. Чем больше приближается динамика к цели вследствие исчерпания внутренних возможностей, тем решительнее на первый план выступают исторические черты картины, тем отчетливее наряду с неорганической необходимостью о себе заявляет органическая необходимость судьбы, наряду с факторами чистой протяженности – объемом и напряженностью – фактор направления. Все это происходит посредством целого ряда смелых гипотез одинакового строения, которые лишь на первый взгляд получают обоснование со стороны данных экспериментов, на самом же деле все они уже предчувствовались мироощущением и мифологией еще готической эпохи.

В первую очередь сюда относится сумасбродная гипотеза распада атома, дающая истолкование радиоактивным явлениям. Согласно ей, атомы урана, которые на протяжении миллионов лет, несмотря на все внешние воздействия, сохраняли свою сущность неизменной, внезапно и без какой-либо видимой причины взрываются и рассеивают по мирозданию свои мельчайшие частицы со скоростью, составляющей тысячи километров в секунду. Эта судьба постигает среди множества радиоактивных атомов лишь отдельные, в то время как соседние остаются ею совершенно незатронутыми. Также и эта картина представляет собой историю, а не природу, и если также и здесь необходимым оказывается применение статистики, возможным оказывается говорить едва ли не о замене числа математического – хронологическим[383].