Закат Западного мира. Очерки морфологии мировой истории. Том 2

Влияние на политические методы, которым обладает государственный деятель, имеющий даже необыкновенно сильные позиции, очень незначительно, и признак его высокого уровня – то, что он на этот счет не обманывается. Его задача состоит в том, чтобы работать с наличными историческими формами и в них; только теоретик воодушевляется изобретением более идеальных форм. Однако, чтобы находиться «в форме» в политическом отношении, необходимо также безусловное владение наиболее современными средствами. Здесь нет выбора. Средства и методы задаются эпохой и принадлежат к ее внутренней форме. Тот, кто в них ошибается, кто позволяет своим вкусу и чувству одержать верх над своим тактом, теряет контроль над фактами. При аристократии опасным может оказаться консерватизм в средствах; при демократии опасно бывает принимать формулировку за форму. Современные средства на долгие годы останутся парламентскими: выборы и пресса. Можно думать о них все что угодно, почитать их или презирать, однако ими следует владеть. Бах и Моцарт владели музыкальными средствами своего времени. Это отличительный признак мастерства любого рода. Не иначе обстоит дело и с искусством государственного управления. Однако, разумеется, видимая всем и каждому внешняя форма вовсе не является тем, что имеет здесь значение, но представляет собой лишь оболочку. Поэтому ее можно менять, нисколько не меняя суть происходящего, формулировать понятийно и укладывать в текст конституции, причем действительность даже не будет затронута этим, и честолюбие всех революционеров и доктринеров удовлетворяется тем, чтобы предаваться такой игре прав, принципов и свобод на поверхности истории. А вот государственный деятель знает, что расширение избирательного права – нечто совершенно незначительное в сравнении с афинской или же римской, якобинской, американской, а теперь еще и немецкой техникой «делать» выборы. Совершенно неважно, чтó сказано в английской конституции, в сравнении с тем фактом, что применение ее находится в руках тонкого слоя благородных семейств, так что Эдуард VII был лишь министром собственного министерства. Что до свободной прессы, то пускай мечтатели удовольствуются тем, что она «свободна» по конституции; знаток же спрашивает лишь о том, в чьем распоряжении она находится.

Наконец, политика – это та форма, в которой протекает история одной нации посреди множества других. Великое искусство – удерживать собственную нацию внутренне «в форме» для событий вовне. Не только для народов, государств и сословий, но и для живых единств любого рода, вплоть до простейших стай животных и до единичных тел, естественным соотношением внутренней и внешней политики является такое, при котором первая существует исключительно для второй, но не наоборот. Подлинный демократ обыкновенно занимается первой как самоцелью, заурядный дипломат помышляет только о второй. Однако именно в силу этого единичные успехи того и другого повисают в воздухе. Нет сомнения в том, что гроссмейстер от политики наиболее выпуклым образом обнаруживает себя в тактике внутренних реформ, в своей экономической и социальной деятельности, в ловкости, с которой он удерживает общественную форму целого – «права́ и свободы», согласуя ее с вкусами эпохи (сохраняя в то же время работоспособность этой формы), в воспитании чувств, без которых народу невозможно оставаться «в форме»: доверия, уважения к руководству, сознания силы, удовлетворенности и, когда это становится необходимо, воодушевления. Однако все это обретает ценность лишь с учетом того основополагающего факта высокой истории, что народ не пребывает в мире в одиночестве и что вопрос о его будущем решается соотношением его сил с другими народами и силами, а не просто на основе внутренней упорядоченности. А поскольку взгляд обыкновенных людей так далеко не простирается, соответствующей дальновидностью должно обладать за всех прочих правящее меньшинство, то меньшинство, в котором государственный деятель только и обретает инструмент для исполнения своих намерений[539].

17