Закатная звезда Мирквуда (СИ)

Он перестал обращать внимание на странные переглядывания стражников, с недоумением провожающих его взглядами каждый раз, когда он входил в покои брениль Андунээль. Покои, которые пустовали без хозяйки. Впервые он пришел сюда, выпив слишком много вина. Едва понимая куда направляется, он упорно двигался туда, куда его влекло с ужасающей силой, победить которую не выходило. После приходить в них стало для него привычкой, от которой не хотелось избавляться. Какая-то часть его понимала, что ловить призраки былого равносильно жизни в иллюзиях, всё равно, что скакать на лошади к обрыву и видеть вместо него бескрайнее поле. Вот только останавливаться не хотелось.

С тех пор, как он перестал надеяться на её возвращение, мир утратил краски. Словно кукла с заводным механизмом, он двигался и что-то делал, но любое действие было лишено смысла. Будто её уход отрезал его, как ненужный кусок, от мирозданья, лишив связи, на которой всё держалось эту пропасть лет. Он по инерции дышал, по привычке говорил, и ни частые разговоры с сыном, ни попытки Легандира вытащить его из этого состояния, не способны были что-либо изменить.

Сидя на перилах балкона её покоев, он ловил долетающие звуки, пока вдруг не осознал, что без неё птицы молчали. Не было ни весёлого щебета, ни разноголосых песен, ни крика в вышине. И дело было вовсе не в холодах, день ото дня становящихся всё ближе. Просто без Андунээль время остановилось.

В первый раз он уснул в её кровати в середине Хитуи^1, когда туманы, укрыли Мирквуд призрачной дымкой. Его разум, видимо, в какой-то мере можно было сравнить с лесом, ибо его заволокло густым непроглядьем, сквозь которое вскоре нечётким контуром выступили странные сны. Горькие и полные сожаления они вновь возвращали его в Серые Гавани, из которых уплывала Алнэс. Его не было рядом, когда она ступала на борт легкого корабля, унёсшего её на Запад, но во снах он оказывался на пристани и долго смотрел вслед кораблю, над белоснежными парусами которого летали чайки, чей крик наполнял почти абсолютную тишину. Ему не могло быть ведомо и то, как ступив на земли Валинора, она счастливо улыбалась, с восторгом осматривая всё вокруг. И всё же он видел это. Что-то подсказывало, что картины, открытые ему кем-то свыше, не плод богатой фантазии.

В следующий раз, сквозь мглу забытья ему привиделась огромная степь, по которой наперегонки с ветром скакали два всадника. Одного из них — темнобородого мужчину он никогда не знал. Зато вторая фигура оказалась до боли знакома. Длинные огненные волосы, не заплетённые в привычные косы, свободно развевались на ветру, в то время как в изумрудных глазах сверкало веселье, которым эллет щедро делилась со всем миром, звонко смеясь.

После той ночи, Трандуил несколько недель не приближался к покоям Андунээль, чувствуя себя так, будто сквозь замочную скважину подсмотрел за чужими жизнями. И ему не нравилось это липкое ощущение, отравой въевшееся в сознание. Но в преддверии Гиритрона^2, когда приближение зимы холодом и тоской наполнило пустынные коридоры и подвесные переходные галереи дворца, когда начало казаться, что силы кончаются, он сдался.

Тихо, почти беззвучно отворив массивную дверь, он вновь вошёл в покои эллет. Свежий воздух выхолодил их напрочь, но Владыка не стал ни растапливать огня в камине, ни закрывать окно. Приблизившись к широкой кровати, он сел на край и обвёл комнату взглядом, после чего с тяжёлым вздохом лёг на спину. Уставший разум молчал, а взгляд был бесцельно устремлен в потолок, туда, где живой камень причудливо изогнулся, навеки застыв в форме, походящей на кроны деревьев.

Сколько он так пролежал, прежде чем сон укутал его серебристой мглой? Это стало не важно, когда очередное видение выскользнуло из тумана. На этот раз оно было до рези в глазах чётким и точным. Таким реальным, что глупое сердце пустилось вскачь, стремясь пробить грудную клетку. В нём, оказавшись на краю залитой солнцем поляны, он неотрывно смотрел на маленькую огненно-рыжую девочку, неумело плетущую венок из цветов. Не осознавая, что делает, он шагнул вперёд, и она тут же подняла голову. На по-детски круглом личике засияла улыбка, а через пару мгновений она чуть прищурила пронзительно голубые глаза и показательно нахмурилась.

— Ты обещал, что принесёшь кисти черемухи, — обвиняла она, не выпуская из рук кривоватого венка. — Папа, почему ты не принёс их мне?

Поражённый, он застыл, не зная, должен ли что-либо ответить, как вдруг услышал свой голос на пару шагов позади.

— Прости, моя ягодка, — нежности, звучавшей в каждом слове, хватило бы, чтобы затопить всё вокруг, — вместо них я принёс тебе жасмин. Твоя мама очень любит его. Ты же для неё хотела сделать этот венок?

Последним, что он успел увидеть, прежде чем проснуться, было то, как утвердительно кивнула девочка, а после лучезарно улыбнулась и требовательно протянула руку.