Закатная звезда Мирквуда (СИ)

Держась за широкие плечи, она поймала расфокусированный, словно пьяный, взгляд и удержала его. А в следующий момент с приоткрытых, припухших от жалящих поцелуев губ, сорвался сладкий стон сплетшихся воедино наслаждения и легкой боли, ощутить которую было мучительно приятно, когда он заполнил её до отказа уверенным, несколько резким движением.

Выгибаясь всем телом навстречу жестким, ритмичным толчкам, скользя под легкую полупрозрачную рубашку на Трандуиле, она вцепилась ногтями в его спину, ни на миг не закрывая глаз и не отводя взгляда. Если в них и осталась кроха той силы, что была подарена праотцам, то она безумствовала во взглядах. В том, как схлёстывались зелень леса и морозная небесная высь, усыпанная мириадами звёзд. Безразлично было и то, как о неровные выступы на стене бьётся спина, как ногти расцарапывают кожу, оставляя отметины, и как сбивается дыхание, становясь рваным. Только бы не прекращалось никогда не изведанное ранее ощущение единения, смывающее все запреты и границы. Словно всю жизнь она искала именно этого — того, что заменит ей солнце и звёзды, став единственным светом, на который стоит идти.

Ни у кого из них ранее не было помыслов о том, чтобы проникнуть в мысли друг друга. А сейчас возможность этого казалась до смешного абсурдной, так как в этом не было никакой необходимости, когда в страстном не то танце, не то борьбе сплетались не только два тела, но и две души, ласково касаясь друг друга, щедро делясь светом и теплом, и от того сияя ещё ярче.

В эти мгновения Трандуил, наконец-то, чувствовал, как нечто, чего ему всегда не хватало, заполняет дыру в груди, сглаживает старые шрамы на сердце, заставляя его биться иначе. Так, как оно не билось уже давно. Возможно так, как оно не билось ещё никогда. Он пил сладкие стоны с губ Андунээль, срывал болезненные, полные эйфории, всхлипы и это было лучше любого вина из тех, что ему доводилось пробовать за тысячи лет.

Теряя себя в его руках, она захлебывалась хлестким удовольствием, ярким светом, заполняющим всю её, жаром, скапливающимся внутри и грозящим вот-вот взорваться ослепительной вспышкой. Страсть, дикая огненная страсть, как жгучая лава, как раскаленная стрела, жгла сердце, заставляла хотеть ещё и ещё. Больше пьянящих и тягуче-сладких поцелуев, перемежающихся с внезапными укусами. Сильнее сжатых на округлых бедрах пальцев до кровоподтёков, которые проявятся позднее и станут напоминанием о произошедшем. Подрагивающее от предвкушения экстаза тело нуждалось в неистовых, резких движениях бёдер, подводящих к грани, в болезненных поцелуях, переходящих в укусы, когда он сжимал зубами плоть надплечья, удерживая себя на краю до тех пор, пока она не растворится в ощущениях, взрываясь на миллиарды сверкающих осколков янтаря.

Накрыв жадным поцелуем рот Андунээль, когда она задрожала всем телом, и из её груди вырвался крик, он в последний раз толкнулся глубоко внутрь трепещущей, податливого плоти и, тяжело дыша, замер, стоило миру перед глазами вспыхнуть, подобно фейерверку, и осыпаться искрами.

Затянутые в водоворот ощущений, они почувствовали, как на какое-то время их фэа покинули хроа, встретились где-то в бесконечной вышине и вернулись обратно, растекаясь по венам одним на двоих наслаждением.

Постепенно приходя в себя, Трандуил коснулся ладонью щеки Андунээль. Поглаживая уголок припухших губ большим пальцем, он расслабленно улыбнулся, не скрывая довольства. Не торопясь двигаться, и уж тем более выпускать её из рук, всё так же прижимая к стене и бережно придерживая, он понимал — стоять на ногах она сейчас вряд ли сможет. Буря в его глазах поутихла, уступив место беспечности, которую было легко принять за равнодушие, если не знать ни о чём произошедшем между ними. Но тем, что затмевало всё остальное, неумолимо напоминая о себе, было чувство, которому эллет так боялась дать имя. Он был переполнен им.

Запоздалая мысль о том, что их слышали за пределами кабинета, на миг промелькнула в голове таура и тут же улетучилась. Ему было безразлично, что могло донестись до стражников в коридоре.

Эллет же, в отличие от него, медленно возвращая трезвость ума, оказалась погребена под чувством вины и разочарованием в самой себе. В ужасе от случившегося, она нервно сглотнула ком, образовавшийся в горле и, опустив взгляд, едва сдержала потрясенный стон, рвущийся с губ.

Задранное до поясницы платье, стянутый вниз лиф и рукава, разодранная рубашка и спущенные штаны; в беспорядке спутанные волосы, припухшие губы и десятки следов на коже — вот что она получила в результате бессмысленного сопротивления низменным, недостойным эллет желаниям. Горько было чувствовать себя слабой. Больно было осознавать, что столько лет ведущаяся с искажением битва была проиграна.