Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

Когда-то мысли вились густо,
но тихо кончилось кино,
и в голове не просто пусто,
но глухо, мутно и темно.

* * *

Недаром Талмуд запрещает евреям

рулады певичек: от них мы дуреем;
у пылких евреев от женского пения
сумятица в мыслях
и с пенисом трения.

* * *

С Талмудом понаслышке я знаком

и выяснил из устного источника:
еврейке после ночи с мясником —
нельзя ложиться утром под молочника.

* * *

Хотя еще смотрю на мир со сцены,

хотя почти свободен от невзгод,
но возраста невидимые стены
растут вокруг меня из года в год.

* * *

Об угол биться не любя,

углов я не боюсь,
я об углы внутри себя
гораздо чаще бьюсь.

* * *

Странная всегда варилась каша

всюду, где добру сперва везло:
близилась вот-вот победа наша,
но торжествовало – снова зло.

* * *

Придя из темноты,

уйду во мрак,
евреями набит житейский поезд;
дурак еврейский —
больше чем дурак,
поскольку энергичен и напорист.

* * *

В каждом зале я публики ради

чуть меняю стихи и репризы,
потому что бывалые бляди
утоляют любые капризы.

* * *

Живу я праведно и кротко,

но с удовольствием гляжу,
как пышнотелая красотка
в кино снимает неглижу.

* * *

Почти каждый вечер

томлюсь я и таю,
душой полыхаю и сердцем горю;
какую херню я при этом читаю,
какую хуйню я при этом смотрю!

* * *

Теперь я часто думаю о Боге,

о пламени загробного огня,
и вижу, подводя свои итоги,
как сильно подвели они меня.

* * *

Хотя врачи с их чудесами

вполне достойны уважения,
во мне болезни чахнут сами
от моего пренебрежения.

* * *

Уже который год подряд

живу я тускло, вяло, бледно,
и я б охотно принял яд,
но для здоровья это вредно.

* * *

Увы, челнок мой одинокий

уплыть не в силах далеко:
хотя старик уже глубокий,
а мыслю я неглубоко.

* * *

Я крепко в этой жизни уповал

на случай, на себя и на авось,
поэтому ни разу наповал
еще меня свалить не удалось.

* * *

Угрюмой страсти не тая,

полна жестокого томления,
давно спилась душа моя
и к ночи жаждет утоления.

* * *

Думаю

во дни утрат и бедствий,
как жесток житейский колизей,
лишь растет за время путешествий
список одноразовых друзей.

* * *

Мучась недоверием к уму

или потому, что духом нищи,
люди ищут Бога. Но Ему
ближе те, которые не ищут.

* * *

Видит Бог – не до дна высыхают

соки жизни в дедах и папашах,
и желания в нас полыхают,
охуев от возможностей наших.

* * *

Было в долгой жизни много дней,

разного приятства не лишенных,
думать нам, однако же, милей
о грехах, еще не совершённых.

* * *

В Израиле, в родной живя среде,

смотрю на целый мир я свысока;
такой страны прекрасной нет нигде;
но нету и у нас ее пока.

* * *

Никто ловчей, чем лилипуты

различных видов и размеров,
не изготавливает путы,
чтобы стреножить Гулливеров.

* * *

Борьба со злом —

извечная игра,
ее шторма и штили хаотичны;
забавно, что апостолы добра
по большей части мало симпатичны.

* * *

Над этим сильно поработав,

я преуспел в конце концов:
стал дураком у идиотов
и мудаком – у мудрецов.

* * *

Всякий миф обо мне справедлив,

я такой, а не просто плохой:
рыбу в мутной воде половив,
из воды выхожу я сухой.

* * *

Стиха причудливая вязь,

питаясь внутренним горением,
таит загадочную связь
духовности с пищеварением.

* * *

Не слесарь, не философ, не правитель,

я мелкое свое клюю пшено,
однако я типичный представитель
чего-то, что названья лишено.

* * *

Нет печали, надрыва и фальши

в легких утренних мыслях о том,
как заметно мы хуже, чем раньше,
хоть и лучше, чем будем потом.

* * *

В людях, на книгах воспитанных,

дремлют опасные дрожжи:
множество мыслей прочитанных
сам сочиняю я позже.

* * *

Теперь душа моя пуста,

ей чужд азарт любого вида,
и суп из бычьего хвоста
мне интересней, чем коррида.

* * *

В потоке мыслей, слов, деяний

мне всюду видится игра,
где зло в любом из одеяний —
тень или следствие добра.

* * *

Нынче грустный вид у Вани,

зря ходил он мыться в баньку,
потому что там по пьяни
оторвали Ваньке встаньку.

* * *

Я стал отшельник и бирюк,

боюсь мельканья слов и лиц,
теперь познания урюк
я молча ем с немых страниц.

* * *

Я довольно выигрышный

вытянул билет:
не был генералом, не был депутатом,
самой хилой премии
не было и нет;
но хворая, хочется быть лауреатом.

* * *

Есть люди —

их повадка так решительна,
как будто ими истина добыта,
их речь —
неотразима и внушительна,
и в мягкое обернуты копыта.

* * *

Увы, но в учебники школьные,

чтоб жалоб не слали родители,
мои сочинения вольные
не станут включать составители.

* * *

Те – рискуют, играя ва-банк,

те – в конфузливом чахнут неврозе,
а еврей – он и наглый, как танк,
и застенчив, как хер на морозе.

* * *

Как ни прячься,

как ни спорь и как ни лги,
как ни рыскай, словно заяц по полям,
а приходится сполна платить долги
по чужим и коллективным векселям.

* * *

На жизненном пути

в любом из мест
бывало то забавно мне, то лестно,
что многие мне свой совали крест,
надеясь понести его совместно.

* * *

Мы так во всем различны потому,

что Бог нас лепит в разном настроении,
а если поднесли стакан Ему, —
видны следы похмелья на творении.

* * *

Я думаю о грязи, крови, тьме,

о Божьем к нашей боли невнимании;
я думаю о Боге —
Он в уме?
И ум ли это в нашем понимании?

* * *

Всего одна в душе утрата,

но возместить ее нельзя:
Россия, полночь, кухня чья-то
и чушь несущие друзья.

* * *

Не ликуйте, закатные люди,

если утром вы с мыслями встанете:
наши смутные мысли о блуде
не из тела плывут, а из памяти.

* * *

России только те верны,

кого навек постигло мнение,
что не могло судьбу страны
просрать ее же население.

* * *

Как пастух Господь неумолим,

но по ходу жизни очень часто
мне бывает стыдно перед Ним,
как Его наебывает паства.

* * *

Я не пью, а дамам в ушки

лесть жужжу, как юный шмель,
я сегодня на просушке,
я лечу вчерашний хмель.

* * *

Не лучший представитель человечества,

я зря так над Россией насмехался:
мне близок и любезен дым отечества,
в котором я хрипел и задыхался.

* * *

И понял я, что это возрастное,

виной тут не эпоха, а года:
знакомые приходят на съестное,
а близких – унесло кого куда.

* * *

Туманный мир иллюзий наших —

весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.

* * *

Душе быть вялой не годится:

холёна если и упитанна,
то в час, когда освободится,
до Бога вряд ли долетит она.

* * *

То время, когда падал и тонул,

для многих было столь же непогоже,
я помню, кто мне руку протянул,
а кто не протянул, я помню тоже.

* * *

На всех я не похож —

я много хуже,
со вкусом у меня большой провал:
я часто отраженью солнца в луже
не менее, чем солнцу, рад бывал.

* * *

Настало духа возмужание;

на плоть пора накинуть вожжи;
пошли мне, Боже, воздержание,
но если можно, чуть попозже.

* * *

Да, Господь, умом я недалек,

только глянь внимательно и строго:
если я кого-нибудь развлек —
значит, он добрее стал немного.

* * *

Делам общественным и страстным

я чужероден и не гож,
я стал лицом настолько частным,
что сам порой к себе не вхож.

* * *

Рассудок мой,

на книгах поврежденный,
как только ставишь выпивку ему —
несется, как свихнувшийся Буденный,
в пространства, непостижные уму.

* * *

Один печалящий прогал,

одно пятно в душе осталось:
детишек мало настрогал
я за года, когда строгалось.

* * *

Русь воспитывала души не спеша,

то была сурова с ними, то нежна,
и в особенности русская душа —
у еврея прихотлива и сложна.

* * *

Былое пламя – не помеха

натурам пылким и фартовым,
былых любовей смутно эхо
и не мешает песням новым.

* * *

Во мне пылает интерес

и даже зависть есть отчасти,
когда читает мелкий бес
про демонические страсти.

* * *

В судьбе – и я, мне кажется, не вру —

еще одна есть нить помимо главной:
выигрывая явную игру,
чего-то мы лишаемся в неявной.

* * *

Уже давным-давно замечено,

и в этом правда есть, конечно:
всегда наружно искалечено
то, что внутри не безупречно.

* * *

Безжалостна осенняя пора,

пространство наслаждений стало уже,
и если я напьюсь теперь с утра,
то вечером я пью гораздо хуже.

* * *

Чем дольше живу я,

тем вижу я чаще
капризы душевной погоды:
мечты о свободе —
сочнее и слаще
печалей и болей свободы.

* * *

Я стар уже,

мне шутки не с руки,
зато идей и мыслей – вереницы;
учителю нужны ученики,
но лучше, если это ученицы.

* * *

Еврей, который не хлопочет

и не бурлит волной шальной,
он или мысленно клокочет,
или хронический больной.

* * *

Мы много натворили, сотворили,

и нам уже от жизни мало нужно,
мы жаримся на счастье, как на гриле,
и хвалим запах жареного дружно.

* * *

Меня не оставляет чувство бегства:

закат мой не угрюм и даже светел,
но кажется, что я сбежал из детства
и годы, что промчались, не заметил.

* * *

За всё, что делал я по жизни,

прошу я малости у Бога:
чтоб на моей нетрезвой тризне
попировал и я немного.

* * *

Рад я, что за прожитые годы

в чаше, мной уже опустошенной,
было недозволенной свободы
больше, чем убогой разрешенной.

* * *

Когда тебе на плечи долг возложен,

и надо неотложно поспешить,
особенно приятно лечь на ложе
и свет неторопливо потушить.

* * *

Я мыслями бываю озарен

и счастлив, отдаваясь их течению, —
похоже, я судьбой приговорен
к пожизненному умозаключению.

* * *

У юности душа – как общежитие:

я сам ютился где-то на краю,
но каждое любовное соитие
в душе селило пассию мою.

* * *

К усердному не склонен я труду,

я горечи земной ленивый мельник,
но столько трачу слов на ерунду,
что я – скорее мот, а не бездельник.

* * *

Я выбрал музу потребительства —

она гулящая старуха,
но я храню и вид на жительство
среди витающего духа.

* * *

Живу я, почти не скучая,

жую повседневную жвачку,
а даму с собачкой встречая,
охотней смотрю на собачку.

* * *

Свои различные круги

в раю всем душам назначают,
а там заклятые враги
друг друга с нежностью встречают.

* * *

Витая мыслями на звездах,

высоколобые умы
ничуть не реже портят воздух,
чем низкомыслящие мы.

* * *

Услыша стариковское брюзжание,

я думаю с печалью всякий раз:
оставив только хрип и дребезжание —
куда уходит музыка из нас?

* * *

Ни лжи не люблю я, ни фальши

и вспышки иллюзий гашу,
но уши мои, как и раньше,
охотно приемлют лапшу.

* * *

Забавно мне, что всякое деяние,

несущее то зло, то благодать,
имеет в этой жизни воздаяние,
которое нельзя предугадать.

* * *

Мой бедный разум не могуч,

а мысли – пепел и опилки,
и взора мысленного луч
ползет не далее бутылки.

* * *

Пока мы напрочь не угасли,

пока с утра щетину бреем,
душе полезно верить басне,
что мы нисколько не стареем.

* * *

При хорошей душевной погоде

в мире всё справедливо вполне:
я – люблю отдыхать на природе,
а она – отдохнула на мне.

* * *

Сокрытое, но ярое кипение —

пожизненный, похоже, мой удел;
я даже одногорбое терпение
в себе не воспитал. Хотя хотел.

* * *

Оставя плоть в мешке замшелом,

душа летит за облака,
где Азвоздам с Барухашемом
играют с Буддой в дурака.

* * *

Хотя не атеист я с неких лет,

однако и не склонен уповать:
я верую не в то, что Бога нет,
но в то, что на меня Ему плевать.

* * *

Я в четыре коротких строки

научился укладывать внятно
всё, что мне по уму и с руки
было в жизни текущей понятно.
И поэтому не было нужно мне
добавлявшее чувственный вес
тонкорунное нежное кружево
набегающих лишних словес.

* * *

Со старыми приятелями сидя,

поймал себя вчера на ощущении,
что славно бы – остаться в том же виде
при следующем перевоплощении.

* * *

Я все время шлю, Творец, Тебе приветы —

смело ставь на них забвения печать:
мне вопросы интересней, чем ответы,
и Ты вовсе не обязан отвечать.

* * *

Нам неизвестна эта дата,

но это место – вне сомнения:
земля и небо тут когда-то
соприкоснулись на мгновение.

* * *

Любить родню – докука

для всех, кому знакома
божественная скука
родительского дома.

* * *

Я в разных видах пил нектар

существования на свете;
когда я стал угрюм и стар,
меня питают соки эти.

* * *

Везде – пророки и предтечи,

но дух наш – цел и невредим,
под их трагические речи
мы пьем, гуляем и едим.

* * *

Я мысли чужие – ценю и люблю,

но звука держусь одного:
я собственный
внутренний голос ловлю
и слушаюсь – только его.

* * *

Я старюсь и дряхлею, но – живу;

сменилась болтовня скупыми жестами,
и дивные бывают рандеву
с нечаянно попавшимися текстами.

* * *

Слегка бутыль над рюмкой наклоня,

я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?

* * *

Когда теряешь в ходе пьянства

ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.

* * *

Не стоит огорчаться, уходя:

конечно, жить на свете – хорошо,
но может быть, немного погодя
я радоваться буду, что ушел?

* * *

Мне заново загадочны всегда

российской темной власти пируэты:
российские глухие холода —
не связаны с погодами планеты.

* * *

Я, по счастью, выучен эстрадой

и среди читателей присутствием:
душу надо прятать за бравадой,
чтобы не замызгали сочувствием.

* * *

Не добрый, но, конечно, и не злой,

судьбы своей посильный совершитель,
хотя уже изрядно пожилой,
но все-таки еще не долгожитель.

* * *

Под вечер чувствуя отвагу,

забыв про выпивку и секс,
поэт насилует бумагу,
чтобы зачать нетленный текст.

* * *

Какими быть должны стихи и проза

диктуется читательской корзинкой:
всем хочется высокого серьёза,
чуть пафоса и меда со слезинкой.

* * *

Россия полностью в порядке,

и ждать не надо новостей,
пока вверху – не хрипы схватки,
а хруст поделенных костей.

* * *

Барды, трубадуры, менестрели —

все, в ком были дерзость и мотив,
дивные выделывали трели,
чтобы соблазнить, не заплатив.

* * *

Об ущербе, об уроне, об утрате,

об истории, где зря он так охаян,
о единственно родном на свете брате —
горько плачется обычно каждый Каин.

* * *

Когда мы полыхаем, воспалясь,

и катимся, ликуя, по отвесной,
душевная пленительная связь
немедленно становится телесной.

* * *

Душа полна укромными углами,

в которых не редеет серный чад,
в них черти машут белыми крылами
и ангелы копытами стучат.

* * *

Лишь гость я на российском пировании,

но мучаюсь от горестной досады:
империя прогнила в основании,
а чинятся и красятся – фасады.

* * *

Дух упрямства, дух сопротивления

с возрастом полезны для упорства:
старость – это время одоления
вязкого душевного покорства.

* * *

Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —

ушли куда-то, сгинули под лед,
и странно мне, что музыка осталась,
но слов уже на танцы не зовет.

* * *

Душевной доблести тут нет,

но не стыжусь я вслух признаться,
что я люблю не звон монет,
а тонкий шорох ассигнаций.

* * *

Бывает очень странно иногда,

как будто умирал и снова ожил:
какие-то в минувшем есть года,
которые не помню, как я прожил.

* * *

И гнетет нас помимо всего —

бытия после смерти неясность;
очень тяжко – не ждать ничего,
легче ждать, понимая напрасность.

* * *

Покой наш даже гений не нарушит

высокой и зазывной мельтешнёй,
поскольку наши старческие души
уже не воспаляются хуйней.

* * *

Пора мне, ветхому еврею,

жить, будто я уже отсутствую;
не в том беда, что я старею,
а в том, как остро это чувствую.

* * *

Пустого случайного слова

порою хватает сполна,
чтоб на душу мне из былого
плеснула шальная волна.

* * *

Зябну я в нашем рае земном,

слыша вздор пожилых пустомель;
мы – сосуды с отменным вином,
из которого выдохся хмель.

* * *

У зла с добром – родство и сходство:

хотели блага все злодеи,
добро всегда плодило скотство,
а зло – высокие идеи.

* * *

Бурлит в нас умственная каша

намного глубже понимания,
и чем темнее память наша,
тем ярче в ней воспоминания.

* * *

К моим добавлю упущениям,

что не люблю любой нажим,
и верю личным ощущениям
гораздо больше, чем чужим.

* * *

Давно живя, люблю поныне я

зигзаги, петли и штрихи,
и зря скребётся грех уныния,
пока покруче есть грехи.

* * *

Судьба нас искушает на повторах:

житейский наблюдая карнавал,
я вижу ситуации, в которых
не раз уже по дурости бывал.

* * *

Где б ни случился я под вечер,

я глазом сыскивал бокал,
который мне о скорой встрече
прозрачным боком намекал.

* * *

Дышу. Курю. Гоню волну.

Люблю душевное томление.
Господь не ставит мне в вину
благочестивое глумление.

* * *

Есть радости у дряхлых старичков,

и счастливы бывают старички:
сыскался вдруг футляр из-под очков,
а к вечеру на лбу нашлись очки.

* * *

Книга жизни – первый том,

он уже написан весь,
а про всё, что ждет потом,
сочиню, Бог даст, не здесь.

* * *

Хотя на русской почве я возрос,

еврейской обволокся я духовностью:
вопросом отвечаю на вопрос
и пакостей от жизни жду с готовностью.

* * *

В азарте Божий мир постичь

до крайней точки и конца,
мы все несем такую дичь,
что плохо слышим смех Творца.

* * *

Хотя уже я сильно старый,

во мне талант еще сочится:
с утра пишу я мемуары
про то, что днем со мной случится.

* * *

Чем потревожен дух народа?

О чем народ в толпе галдит?
О том, что подлая погода —
футболу нынче повредит.

* * *

К бутылке тянется не каждый,

кто распознал ее влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.

* * *

Природа позаботилась сама,

чтоб видно было, слушая ублюдка,
насколько выделения ума
подобны извержениям желудка.

* * *

Шумливы старики на пьяной тризне:

по Божьему капризу или прихоти,
но радость от гуляния по жизни
заметно обостряется на выходе.

* * *

Хочу, поскольку жить намерен,

сейчас уже предать огласке,
что даже крайне дряхлый мерин
еще достоин женской ласки.

* * *

Я с юности грехами был погублен,

и Богу мерзок – долгие года,
а те, кто небесами стал возлюблен,
давно уже отправились туда.

* * *

Я не мудрец и не дебил,

и без душевного дефекта,
но не люблю и не любил
я выебоны интеллекта.

* * *

Увы, но зимний холод ранний

судьбу меняет наотрез:
вчера пылал костер желаний,
сегодня – тлеет интерес.

* * *

У Бога есть увеселения,

и люди гибнут без вины,
когда избыток населения
Он гасит заревом войны.

* * *

В мечтах

мы въезжали на белом коне
в тот город, где нам отказали,
в реальности —
грустно сопели во сне,
ночуя на шумном вокзале.

* * *

Стал часто думать я о Боге —

уже позвал, должно быть, Он,
и где-то клацает в дороге
Его костлявый почтальон.

* * *

Конечно, что-нибудь останется,

когда из года в год подряд
тебе талантливые пьяницы
вливали в душу книжный яд.

* * *

Хоть я теолог небольшой,

но нервом чувствую сердечным:
Господь наш тайно слаб душой
к рабам ленивым и беспечным.

* * *

Где льется благодать, как из ведра,

там позже – неминуемые бедствия,
поскольку сотворителям добра —
плевать на отдаленные последствия.

* * *

Беда в России долго длится:

такие в душах там занозы,
что чем яснее ум провидца,
тем сумрачней его прогнозы.

* * *

Российскую публичную шарманку

я слышу, хоть и выставлен за дверь:
в ней то, что было раньше наизнанку,
то шиворот-навыворот теперь.

* * *

А впереди еще страницы

растущей тьмы и запустения,
но мы не чувствуем границы
преображения в растения.

* * *

Не трудно, чистой правдой дорожа,

увидеть сквозь века и обстоятельства
историю народов и держав —
театром бесконечного предательства.

* * *

Давно уже иной весь мир вокруг,

и прошлое – за облаком забвения,
но с ужасом еще ловлю я вдруг
холопские в себе поползновения.

* * *

Во имя чаяний благих

на том советском карнавале
ничуть не реже, чем других,
самих себя мы предавали.

* * *

В российском климате испорченном

на всех делах лежит в финале
тоска о чем-то незаконченном,
чего еще не начинали.

* * *

В душе еврея вьется мрак

покорности судьбе,
в которой всем он – лютый враг,
и в том числе – себе.

* * *

Творец дарил нам разные дары,

лепя свои подобия охальные,
и Моцарты финансовой игры —
не реже среди нас, чем музыкальные.

* * *

Насколько б далеко ни уносились

мечтания и мысли человека,
всегда они во всем соотносились
с дыханием и свихнутостью века.

* * *

Жил я, залежи слов потроша, —

но не ради учительской клизмы,
а чтоб чуть посветлела душа,
сочинял я свои эйфоризмы.

* * *

Творцу такое радостно едва ли

в течение столетий унижение:
всегда людей повсюду убивали,
сначала совершив богослужение.

* * *

Кому-то полностью довериться —

весьма опасно, и об этом
прекрасно знают красны девицы,
особенно весной и летом.

* * *

Бессонница висит

в ночном затишье;
тоска, что ждать от жизни
больше нечего;
как будто я своих четверостиший
под вечер начитался опрометчиво.

* * *

Такую чушь вокруг несут,

таким абсурдом жизнь согрета,
что я боюсь – и Страшный Суд
у нас пойдет как оперетта.

* * *

Не ведая порога и предела,

доверчив и наивно простодушен,
не зря я столько глупостей наделал —
фортуне дураков я был послушен.

* * *

Сначала чувствуем лишь это,

а понимаем позже мы,
что в тусклой жизни всё же света
на чуть, но более, чем тьмы.

* * *

Опишет с завистью история,

легенды путая и были,
ту смесь тюрьмы и санатория,
в которой счастливы мы были.

* * *

Пугайся – не пугайся,

верь – не верь,
однако всем сомнениям в ответ
однажды растворяется та дверь,
где чудится в конце тоннеля свет.

* * *

Любой злодей и басурманин

теперь утешен и спокоен:
в России был он Ванька Каин,
у нас он будет – Венька Коэн.

* * *

Потери я терпел и поражения,

но злоба не точила мне кинжал,
и разве что соблазнам унижения
упрямо позвоночник возражал.

* * *

Когда гуляют мразь и шушера,

то значат эти торжества,
что нечто важное порушено
во всей системе естества.

* * *

Забавно видеть, как бесстыже

ум напрягается могучий,
чтобы затраты стали жиже,
но вышло качественно круче.

* * *

За время проживаемого дня

мой дух живой настолько устает,
что, кажется, житейского огня
во мне уже слегка недостает.

* * *

Пасутся девки на траве,

мечтая об узде;
что у мужчины в голове,
у женщины – везде.

* * *

То залихватски, то робея

я правил жизни карнавал,
за всё сполна платил судьбе я,
но чаевые – не давал.

* * *

Люблю своих коллег,

они любезны мне,
я старый человек,
я знаю толк в гавне.

* * *

Интересно стареют мужчины,

когда их суета укачала:
наша лысина, брюхо, морщины
на душе возникают сначала.

* * *

В шумной не нуждается огласке

признак очевидный и зловещий:
время наше близится к развязке,
ибо отовсюду злоба хлещет.

* * *

Когда пылал ожесточением

на гнева бешеном огне,
то чьим-то свыше попечением
текла остуда в душу мне.

* * *

А к вечеру во мне клубится снова

томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного —
такое же бывает алкогольное.

* * *

Мои взорления ума,

мои душевные метания —
когда забрезжила зима,
свелись к вопросу пропитания.

* * *

В душе, от опыта увядшей,

внезапной живостью пылая,
как у девицы, рано падшей, —
наивность светится былая.

* * *

Был полон интереса – что с того?

Напрасны любопытство и внимание.
О жизни я не знаю ничего,
а с возрастом – растет непонимание.

* * *

Я жил на краю той эпохи великой,

где как мы ни бились и как ни пытались,
но только с душой, изощренно двуликой,
мы выжить могли. И такими остались.

* * *

Мне дико странный сон порою снится:

во тьме лежу, мне плохо, но привычно,
а гроб это, тюрьма или больница —
мне начисто и напрочь безразлично.

* * *

Я с горечью смотрю на эту реку:

по ней уже проплыть надежды нет,
и книги я дарю в библиотеку,
чтоб жить не в тесноте остаток лет.

* * *

Любил бедняга наслаждение,

женился с пылкой одержимостью
и погрузился во владение
своей холодной недвижимостью.

* * *

Мне лень во имя справедливости

тащить себя сквозь вонь и грязь,
мое лентяйство – род брезгливости,
и скучно мне, с гавном борясь.

* * *

Мне кажется, что я умру не весь,

окончив затянувшийся мой путь:
душе так интересно было здесь,
что вселится она в кого-нибудь.

* * *

Хотя и прост мой вкус конкретный,

но не вульгарно бездуховен:
ценю тем выше плод запретный,
чем гуще сок его греховен.

* * *

Среди мировых безобразий

один из печальнейших фактов —
распад человеческих связей
до пользы взаимных контактов.

* * *

И формой стих мой вовсе не новинка,

и с неба дух не веет из него,
но дерзостно распахнута ширинка
у горестного смеха моего.

* * *

В цепи причин и соответствий —

полно случайностей лихих,
у жизни множество последствий,
и наша смерть – одно из них.

* * *

Рождаясь в душевном порыве высоком,

растя вопреки прекословью,
идеи сперва наливаются соком,
потом умываются кровью.

* * *

Летят тополиные хлопья,

ложатся на землю, как пух…
Забавно, что время холопье
весьма совершенствует дух.

* * *

Свои позиции, приятель,

когда сдаешь за пядью пядь,
то всем становишься приятен,
как многоопытная блядь.

* * *

Еврейский дух предпринимательства

так безгранично плодовит,
что сторожей законодательства
повсюду трахнуть норовит.

* * *

Бывает весьма сокровенно

скрещение творческих судеб,
и тоньше других несравненно
Сальери о Моцарте судит.

* * *

И понял я: пока мы живы,

что в наше время удивительно,
являть душевные порывы —
необходимо и целительно.

* * *

Вон у добра опять промашки,

а вот – нелепые зевки…
Где зло с добром играют в шашки,
добро играет в поддавки.

* * *

Когда я срок мой подневольный

тянул по снегу в чистом поле,
то был ли счастлив мой конвойный,
который жил на вольной воле?

* * *

Конечно, мы теперь уже не те,

что раньше, если глянуть со вниманием:
мы раньше прозябали в темноте,
а ныне – прозябаем с пониманием.

* * *

Возьму сегодня грех на душу,

сгоню унылость со двора,
все обещания нарушу
и выпью с раннего утра.

* * *

Когда не в силах я смеяться —

устал, обижен, озадачен, —
то у меня лицо паяца,
который в Гамлеты назначен.

* * *

Ушли мечты, погасли грезы,

увяла пламенная нива,
и по полям житейской прозы
душа слоняется лениво.

* * *

За то, что дан годов избыток

(а срок был меньший уготован),
благодари, старик, напиток,
которым весь ты проспиртован.

* * *

Увидя стиль и буржуазность,

я вмиг собрал остаток сил:
явив лихую куртуазность,
хозяйку в койку пригласил.

* * *

День у пожилых течет не мрачно;

в жилах ни азарта нет, ни ярости;
если что сложилось неудачно —
сразу забывается по старости.

* * *

Души моей заветная примета,

утеха от любого в жизни случая —
беспечность, неразменная монета,
основа моего благополучия.

* * *

Печаль еврея пожилого

проистекает из того,
что мудро взвешенного слова
никто не жаждет от него.

* * *

Когда уже совсем невмоготу

общественную грязь месить и лужи,
срамную всюду видеть наготу —
остынь. Поскольку дальше будет хуже.

* * *

Я днем стараюсь лечь и отключиться,

хоть надобности тела в этом нет;
похоже, что и в роли очевидца
устал я пребывать на склоне лет.

* * *

А счастье – что жива слепая вера

в Посланца с ангелятами крылатыми,
и новая везде наступит эра,
и волки побратаются с ягнятами.

* * *

Таков сегодня дух науки,

и так она цветет удало,
что внуков будущие внуки
всплеснут руками запоздало.

* * *

Бывают сумерки – они

мерцаньем зыблются тревожным,
но зажигаются огни,
и счастье кажется возможным.

* * *

Что-то в этой жизни несуразной

весело, удачливо и дружно
вьется столько гнуси безобразной,
что зачем-то Богу это нужно.

* * *

Осталась только видимость и мнимость

того, что было стержнем и основой,
и жгучая висит необходимость
херни вполне такой же, только новой.

* * *

Зачем толку слова в бумажной ступе?

Я б лучше в небесах умом парил.
А может быть, на скальном я уступе
стоял и молча с морем говорил.

* * *

Текучесть у природы – круговая,

в истории – такая же текучесть;
Россия прозревает, узнавая
свою кругами вьющуюся участь.

* * *

Увы, порядок этот вечен,

и распознать его не сложно:
везде, где Бог бесчеловечен,
там человек жесток безбожно.

* * *

Все шрамы на природе – письмена

о том, как мы неправы там и тут,
и горестными будут времена,
когда эти послания прочтут.

* * *

Унимается пламя горения,

и напрасны пустые рыдания,
что плывет не заря постарения,
а густеет закат увядания.

* * *

Стоит жара, и лень амурам

в сердца стрелять, и спят они;
я Фаренгейта с Реомюром
люблю ругать в такие дни.

* * *

Зачем в устройство существа

повсюдного двуногого
Бог сунул столько бесовства
крутого и убогого?

* * *

Душа моя во мне дышала

и много высказать хотела,
но ей безжалостно мешала
прыть необузданного тела.

* * *

Порой весьма обидно среди ночи,

что я не знаменосец, не герой;
ни язва честолюбия не точит,
ни жгучих устремлений геморрой.

* * *

Снова церковь – и в моде, и в силе,

но творится забавная драма:
утвердились при власти в России —
те, кого изгонял Он из Храма.

* * *

Когда пожухшее убранство

сдувает полностью с ветвей
и веет духом окаянства —
томится мыслями еврей.

* * *

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.

* * *

Скоро мы, как дым от сигареты,

тихо утечем в иные дали,
в воздухе останутся ответы,
что вопросов наших ожидали.

* * *

В горячке спора про художества

текущей жизненной картины
меня жалеют за убожество
высоколобые кретины.

* * *

Плывет, качаясь, наше судно,

руководимое не нами,
по волнам дикого абсурда,
который клонится к цунами.

* * *

Душе моей пора домой,

в ней высох жизни клей,
и даже дух высокий мой
остоебенел ей.