Закатный час Мантекильи

Оба одновременно вынули сигареты и, улыбаясь, протянули друг другу, щелкнула зажигалка Вальтера, и Эстевес, прикуривая, пробежал взглядом по его профилю и тут же посмотрел ему в глаза, ничего приметного: волосы с сединой, а на вид совсем молод, в джинсах, в коричневой спортивной рубашке. Студент, инженер? Один из многих, кто выдрался оттуда, но не сложил оружия, наверно погибли друзья в Монтевидео или в Буэнос-Айресе, а может, и в Сантьяго, расспросить бы Перальту, а зачем, им не свидеться больше, у каждого свой путь, разве что вспомнят когда-нибудь Мантекилью и этот вечер, а Наполес в пятом раунде уже шел ва-банк, все стояли, вопили, бесновались, аргентинцев и мексиканцев смыли волной французы – этим главное бокс, а не боксеры, наметанным глазом они ловили малейшее движение, игру ног, Эстевес вдруг понял, что большинство зрителей следят за борьбой с полным знанием дела, если не считать немногих болванов, которых приводят в восторг красивые, эффектные, но бесполезные удары, и которые ни бельмеса не смыслят в том, что происходит на ринге, где по-прежнему мелькает Монсон, ведет бой на разных дистанциях, наращивая темп, за которым все заметнее не поспевает Мантекилья; он отяжелел, оглушен и уже лезет в драку напролом, а в ответ гибкие, как ива, длинные руки Монсона, тот снова отжимается от каната, и раз, раз – град ударов сверху, снизу, точные, сухие. Когда зазвучал гонг, Эстевес снова взглянул на Вальтера, который полез за сигаретами.

– Что ж, не судьба, – сказал Вальтер, протягивая сигареты, когда не можешь – не можешь.

Говорить в таком грохоте было бессмысленно, зрители понимали, что следующий раунд, скорее всего решающий, болельщики подбадривали На-полеса – точно прощаются с ним навсегда, – подумал Эстевес с искренним сочувствием, теперь-то Монсон открыто нападал, шел на противника – двадцать нескончаемых минут хлесткими ударами прямо по лицу, по корпусу Наполеса, а тот все пытается войти в клинч, точно бросается в воду, зажмурив глаза. Всё, больше не выдержит, подумал Эстевес и, оторвав через силу взгляд от ринга, покосился на сумку. Сделай сейчас, когда все станут усаживаться, а то потом снова встанут, и сумка опять будет сиротливо торчать на скамейке, два сильных удара левой в лицо Наполеса, тот снова хочет войти в клинч, но Монсон, проворняга, мгновенно меняет дистанцию, уходит и, рванувшись вперед, бьет хорошим крюком в лицо, теперь смотри – ноги, главное – ноги, уж в этом Эстевес разбирается, вон как отяжелел, сел на ноги бедный Мантекилья, с трудом отрывается от каната, но где его прославленная четкость? А Монсон танцует, кружит по рингу, вбок, назад, прекрасный ритм, и – раз! – решающий удар правой прямо в солнечное сплетение! Гонг, едва различимый в истошном взреве, Эстевес с Вальтером – да! Вальтер сел, выровнял сумку, а Эстевес, опустившийся секундой позже, молниеносно сунул в нее пакет и, подняв пустую руку, с жаром замахал перед самым носом франта в синих брючках, который, похоже, мало что смыслил в том, что творится на ринге.

– Вот что значит чемпион! – тихо сказал ему Эстевес, уверенный, что в таком шуме все равно ничего не услышишь – Карлитос, язви их…

Он посмотрел на Вальтера, который спокойно курил, что ж, смирись, куда деваться, не судьба, – так не судьба. К началу седьмого раунда все стояли в ожидании гонга, и вдруг обостренная, натянутая тишина, а за ней – слитный вопль: на ринг выброшено полотенце. Наполес как пришит к своему углу, а Монсон выбегает на середину, победно вскидывая над головой перчатки, – вот это чемпион! – он приветствует публику и тут же тонет в водовороте объятий, вспышек магния, толпы. Финал не слишком красивый, но бесспорный. Мантекилья сдался, и правильно, зачем превращаться в боксерскую грушу Монсона, да, это полный провал, это – закатный час Мантекильи, который подходит к победителю и как-то ласково подымает перчатки к его лицу, а Монсон кладет свои ему на плечи, и они расходятся, теперь – навсегда, думает Эстевес, на ринге им не встречаться.

– Отличный бой! – сказал он Вальтеру, который, закинув сумку за плечо, покачивался на ногах, точно они одеревенели.

– Слишком поторопились, – сказал Вальтер. – Секунданты, наверно, не пустили Напо-леса.

– А чего ради? Ты же видел, как он «поплыл». Наполес – умный боксер, че, сам понял.

– Да, но таким, как он, надо держаться до конца, мало ли!

– С Монсоном не бывает никаких «мало ли»! – сказал Эстевес и, вспомнив о наставлениях Пе-ральты, приветливо протянул руку: – был очень рад…

– Взаимно. Всего доброго.

– Чао!