Закаты

«Дурдом!» — подумал Тетерин, но тоже похлопал в ладоши.

— Судя по этим аплодисментам, — приосанился Вернолюбов, — здесь есть люди, готовые стать новициатами нашего общества. — Теперь мы сделаем так: тот, кто хочет продолжить вхождение в Ч, подойдёт сейчас к столу и положит на стол всё, что у него имеется в наличии. Я имею в виду деньги. Всё без остатка, ибо Ч видит всё. Тот, кто хочет утаить приношение, лучше пусть уходит следом за тем малодушным Славой.

— Это самое главное испытание, — сказала Евдокия. — На жадность. Иди и соверши приношение. Не волнуйся, у меня деньги есть, я потом поделюсь с тобой, если надо.

— Я облегчу вашу задачу, — говорил тем временем Вернолюбов. — У вас сейчас зачешется правая ладонь. Чакра щедрая, дароносная подскажет вам путь в Ч. Эти деньги необходимы нам для проведения дальнейших занятий, для аренды помещений и всякого такого прочего. Не вам мне объяснять. Вы все люди умные.

Тут Сергей Михайлович услышал недовольный ропот мистера Брауна у себя за спиной. Видать, у того много было в бумажнике. Да и у Тетерина немало. Шутка ли — четыреста долларов? Да нашими немало. Ну, сотню баксов можно было бы ещё выложить ради спокойствия Евдокии. Всё-таки ченосец Вернолюбов заслужил. Распинался он тут, затрачивал энергию на чох, чёс и прочее мечтание.

Сергей Михайлович встал и нерешительно направился к столу на сцену. Неужели всё отдать? А, с другой стороны, как они, эти баксы, были сегодня заработаны? На таком же халявном шарлатанстве. Но ведь Сергей Михайлович — учёный, палеоантрополог, разработчик новой теории значения надбровных дуг у синантропов. Кто виноват, что ради продолжения истинно научных изысканий ему приходится шарлатанить, заниматься черепословием с нынешними питекантропами? Разве он виноват в этом? Нет, не он. Он не ходил защищать Белый дом в девяносто первом и не очень-то ликовал в девяносто третьем Он давно видел, что к власти приходят питекантропы в малиновых пиджаках и шестисотых мерседесах и не приветствовал их. Так что...

Подойдя к столу, он извлёк из кармана бумажник и смело взглянул в глаза ченосца, как смотрят в глаза смерти. В глазах у Святослава Зиновьевича он прочёл целую оду его щедрости, но, прочтя её, подумал: «А вот хрен тебе с маслом!», из правого отсека бумажника он вытащил все отечественные деньги, а из левого — только одну стодолларовую бумажку, оставив три — будь что будет. Положил неполное своё жертвоприношение священному Ч на стол, покрытый чёрной скатертью и уже заваленный в достатке как российским рублём, так и американским долларом.

Но Святослав Зиновьевич отметил, сколько было положено Тетериным, и Сергей Михайлович дрогнул, ожидая, какой сейчас разразится скандал. Ведь он всё насквозь видит, этот челябинский проныра. Чернолюбов он, а не Вернолюбов!! Ах ты, вот оно что! Вот каково истинное прочтение его фамилии. А Тетерин? Чечерин, что ли? Здорово! Никогда бы не подумал.

— О! Я вижу щедрую руку! — воскликнул тут ченосец. — Позвольте же мне прикоснуться к ней, пожать её. Я смотрю, вы не пожалели весьма крупную сумму. Браво!

«Увидел или не увидел? — подумал Тетерин, пожимая руку Святослава Зиновьевича. — Искренне благодарит или глумится?»

— Я люблю тебя, Серёжа! Я горжусь тобой! — воскликнула Евдокия, когда Сергей Михайлович вернулся к ней.

Вечер продолжался.

Глава третья СПАТЬ ПОРА

...одна маленькая, но гордая птичка

сказала: «Лично я полечу прямо на

солнце». И она стала подниматься

всё выше и выше...

Телефон зазвонил часов в одиннадцать, когда Владимир Георгиевич уже вовсю спал. Он проснулся с пятого или шестого звонка и, сняв трубку, услышал голос Кати:

— Московское время двадцать два часа пятьдесят девять минут. Вы проспали два часа восемь минут. Володь! Одевайся, едем в княжество прямо сейчас. Я на Садово-Кудринской, думаю, через полчаса буду у тебя. Пока ты не очухался и не стал возражать, вешаю трубку.

Раздались гудки. Владимир Георгиевич почесал себя телефонной трубкой по щеке и подумал, стал бы он возражать или нет. Закон княжества предписывал ему сейчас спать, и Катин каприз не оправдывал нарушения закона. И всё-таки на то он и закон, чтобы время от времени его нарушать. Ревякин сладко зевнул, повесил трубку, встал, потянулся и начал собираться, ворча:

— Чего доброго, она ещё выпивши, вот не было печали!

Катин муж, князь Жаворонков, по документам носивший другую фамилию, должен был сегодня улететь во Францию, а Ревякин и Катя намеревались ехать в княжество завтра утром. Однако, может, и хорошо, что поедут сейчас. Завтра Великая Пятница, и хорошо будет встретить рассвет вместе с жаворонками. Слава Богу, всё собрано, можно не спеша одеться, сложить в дорогу еду и питьё. И всё же ужасно хочется спать. Трудно переломить сложившуюся за три года привычку.