— Не хочу, — с упрямым спокойствием отвечал Борис Игоревич. — И знаете, почему я не хочу? Я вам растолкую. Дело в том, что вчера я изменил своей жене. Изменил впервые. Жене, которую люблю. Изменил с женщиной, которая взяла меня за сердце. И вот, возвратившись домой, я узнал, что моя жена приехала из загранкомандировки с американцем, за которого уже как-то умудрилась выйти замуж. Приехала, воспользовалась, что при сыне находился мой полубольной отчим, и забрала Серёжу, намереваясь увезти его в Штаты. Случайно в доме, куда она приехала, оказался человек, с которым мы прибыли сюда, Тетерин, случайно ему взбрело в голову, что ребёнка надо украсть и вернуть отцу, то бишь мне, случайно ему это удалось проделать. Он привёз Серёжу ко мне, но тут не получилось избежать личной встречи с моей женой и америкашкой. Я приставил к его морде пистолет и так запугал трусливого янки, что он кубарем скатился по лестнице, а жена последовала за ним. Боясь, что они приведут подкрепление, мы покинули Москву и прикатили к вам. Так вот, ваше высочество, вы — самая красивая женщина из всех, кого мне доводилось видеть, но после всего случившегося мне не хочется, смертельно не хочется никакой любви.
— Браво! — воскликнула княгиня. — Я лишний раз убеждаюсь, что вы настоящий мужчина, и я не случайно влюбилась в вас с первого взгляда. Но я хочу, чтобы вы знали ещё одну диковатую вещь. На меня очень сильно повлияло ваше удивительное сходство с отцом-основателем. Дело в том, что он когда-то был моим мужем. Я очень любила его, но при этом недолюбливала, сама не зная за что. Порой он столь сильно раздражал меня, что я готова была выбросить его в мусоропровод. Мы развелись, я вышла за другого, за сказочно богатого предпринимателя, с которым вы имели честь познакомиться у себя в редакции.
— Которая одновременно является и моим домом.
— Ну да. И вы представляете, что мой бывший муж пошёл в услужение к моему теперешнему мужу, признал его своим сюзереном, а себя — его вассалом. Отцом-основателем при князе. Несмотря на это, я и сейчас его и люблю, и недолюбливаю. Вы были предельно откровенны со мной, я тоже буду откровенной... Давайте прогуляемся разок вокруг дворца, чтобы я успела договорить? Так вот, не далее как вчера я изменила своему нынешнему мужу со своим бывшим.
— Сплошное Ч! — вырвалось у Белокурова.
— Почему Ч? — удивилась княгиня Жаворонкова.
— Ч знает что, — пояснил главный бестиарий, еле сдерживая зевоту.
— А, понятно. Ч так Ч. Ну и вот, я изменила, и ничего не изменилось, если не считать странного извержения из-под земли вонючей жижи. Кроме этого, ничего не изменилось в моей душе. А когда приехали вы и я вас увидела, всё изменилось! Не перебивайте меня. Вы такой сонный, а я вас мучаю, но потерпите ещё чуть-чуть. Так вот, хотите смейтесь, хотите нет, я сразу поняла, что я недолюбливала в своём бывшем муже Владимире. Во-первых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь вырастут такие превосходные мопассановские усы, как у вас. Во-вторых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь появится такая добрая полнота тела, как у вас. В-третьих... Не улыбайтесь так иронично! В-третьих, у него никогда не родятся дети, потому что он недомужчина. В-четвёртых, если они когда-нибудь и родятся, то жена его сбежит с американцем в Америку и заберёт с собой этого несчастного ребёнка, потому что отец его будет недомужчина и позволит этому произойти. В-пятых, в отличие от него, вы бы никогда не пошли в услужение к богатому мужу своей бывшей жены, потому что вы — полноценный мужчина. И вы не отдали своего сына, потому что вы — полноценный мужчина.
— Вы правы, — произнёс Белокуров, ведь она ждала от него каких-то слов. —
— Ну хорошо, хорошо! — облегчённо засмеялась она. — Идите и дрыхните! Увидимся в полдень.
После этого они наконец расстались. Белокуров отправился в отведённое ему жильё, удостоверился, что Прокофьич и Серёжа мирно спят, и сам поспешил провалиться в сон.
И вот теперь, стоя перед зеркалом и мгновенно прокрутив в памяти безумный разговор с княгиней Жаворонковой, главный бестиарий выдавил в мыльницу побольше крема для бритья, взбил могучую пену и намылил не только подбородок, но и свои пышные усы. Мгновение он с тоскою в сердце ещё раздумывал, а потом прокряхтел:
— А! Новые вырастут, ещё мопассанистее!
И принялся уничтожать красоту.
Серёжа, заглянув в ванную, полюбопытствовал:
— Пап, чо делиишь?
— Меняю облик, сын мой, — весело ответил отец.
— Пап, чо пысано? — спросил сын, войдя и взяв с края раковины запечатанную кассету с лезвиями. — Чо пысано, пап? — повторил он, имея в виду надпись на кассете.
— «Жилетт», — прочёл истребитель красоты. — Чиркнул, и мужчины нет.