Заказ на мужчину мечты

Соня подошла к ней и увидела небольшое полотно, на котором маслом был изображен барский дом с колоннами и каменными львами у входа. Дом окружала липовая аллея, такая же, как и у входа в музей, но значительно больше. За деревьями просматривались и другие строения.

— Именно такой я эту усадьбу себе и представляла, — проговорила Соня.

— А я вас себе представляла именно такой, — сказала Танечка.

— Меня? — удивилась Соня.

— Ну да, — ответила Танечка, — вы же, насколько я понимаю, правнучка Федора Морозова.

— Я? — Соня даже задохнулась от такого предположения.

— Да, — снова подтвердила Танечка, — да вот, послушайте, — проговорила она и, достав из-под стенда небольшой магнитофон, включила его.

Под сводами зала зазвучал дребезжащий старушечий голос:

«— Помню ли я Морозовых? Конечно, помню, я, девочка, могу забыть, что было вчера, а что было семьдесят лет назад, я прекрасно помню. И Наташеньку я, конечно, помню. Страдалица была. Она сирота, ходила по деревням, побиралась, барыня ее и подобрала. Живую игрушку для своей барыньки. Уж та над ней повыхаживалась. То заставит ее зимой босиком по снегу ходить, то в горячую воду руки совать и все спрашивает: «Больно? Что ты чувствуешь?» А она все терпела. Прибежит ко мне, поплачет и опять к этой стерве. Потом барыня померла, старик Морозов сиротку сразу же к себе в постель затащил. Тут Лизавета стала ее совсем со свету сживать. Тогда Федор Семенович и решил ее замуж отдать, а она ни в какую. Ушла в монастырь из протеста. Монахиней-то она быть не хотела, конечно, что ты, но, чтобы отцу и мачехе кровь попортить, ушла. А барин, не будь дураком, взял да с Наташей и обвенчался. У нее к тому времени ребеночек родился, мальчонка, барин его своим полным наследником и объявил. А Лизавете фигушки. Но Наташа, почитай, каждый день к ней ходила, просила домой вернуться, говорила, что уговорит батюшку простить ее, а та — нет, гордая очень.

— А она красивая была? — спросил детский голосок.

— Кто, Елизавета? Да, очень хороша.

— Нет, Наташа.

— И она красовитая была. Статная, в теле. Волос золотой, богатый, кудрявый. А уж какая скромная была да тихая».

Танечка выключила магнитофон и повернулась к Соне:

— Ну?

— Что «ну»? — не поняла вопроса Соня.

— Как что, разве это не ваш портрет?

— Мой? А при чем тут я, она же красивая была, — искренне удивилась Соня.

— Да, а вы?!

— А что я?

— Ну вы же красивая! — начинала горячиться Танечка.

Соня недоуменно покачала головой, она не нашлась что ответить, ее снова удивили местные стандарты красоты, видимо, 90–60—90 здесь никак не котировались. Соня решила сменить тему разговора:

— Танечка, а кто эта старушка?

— О, это выдающаяся личность, она в доме у Морозовых была экономкой, звали ее Аглая Иннокентьевна Лебедева. Я с ней разговаривала, когда ей уже было девяносто пять лет, сейчас ее уже нет.

Соня посмотрела на Танечку и спросила:

— Танечка, сколько вам лет? Вы уже столько успели сделать, столько всего знаете? А выглядите очень молодо.

Танечка улыбнулась смущенно, поджав губки, картинно вздохнула и произнесла:

— К сожалению, молодо я только выгляжу, мне уже целых двадцать пять.

— А, понятно, жизненный опыт, — подтрунила над девушкой Соня.

— Да нет, — ответила Танечка уже серьезно, — просто вы же видели, моя бабушка работает в музее, она со своими учениками создавала его. Ее ученица сейчас директор музея, а бабуся осталась здесь смотрителем. Я тоже была юным краеведом, мне это было интересно. А в Словинском мы жили, папа там лесничим служил. Тот дом, в котором вы сейчас гостите, был нашим. Это дом лесника. По развалинам усадьбы я начала лазать, едва научилась ходить. Там еще кое-где стены оставались, а потом в колхозе начали строить коровник и доломали последнее, теперь только фундаменты остались. А вы действительно не Морозова?

Соня усмехнулась и ответила:

— К сожалению, нет, у Морозова нет правнучки, я познакомилась недавно с последним отпрыском этого семейства, с Эдуардом Семеновичем Морозовым. Я так полагаю, что он внук Федора Семеновича, а значит, и внук Наташи. У него детей нет, а значит, я никак не могу быть ни его дочкой, ни правнучкой последнего барина. Танечка, а ваша Аглая Иннокентьевна не рассказывала о Лизе, не описывала ее?

Танечка была крайне разочарована и даже расстроена, она грызла ноготь на указательном пальце, а взгляд ее был отсутствующим. Но все же она ответила:

— Я ее не спрашивала. Но я знаю, как выглядела Елизавета Морозова. Вот она. — Танечка не глядя протянула руку, указывая на миниатюрный портрет в овальной раме рядом с пейзажем, изображавшим усадьбу.

Соня подошла поближе, чтобы разглядеть изображение. С портрета на нее глядела совсем молоденькая девушка лет пятнадцати, светлые волосы мягкими длинными локонами рассыпались по белому кружевному платью. Ее головка была слегка наклонена, а губки приоткрыты в иронической улыбке. Она была, без сомнения, очень красива.

— А кто рисовал эти картины? — спросила Соня.

— А вы не узнаете? — оживилась Танечка. — Это же Москвитин.

— Какой Москвитин? — удивилась Соня.

— Тот самый Москвитин, друг Коровина и Поленова.