Лотти приняла мое предложение. Вымывшись под душем, я надела мои самые приличные брюки. Мое облачение дополнили модная рубашка и свободный жакет. Кобуру я аккуратно прикрепила слева под мышкой. Бланк убрала в карман жакета.
Когда я вышла в гостиную, Лотти внимательно меня оглядела.
– Ты хорошо прячешь свою игрушку, Вик. – Видя мой недоуменный вид, она рассмеялась: – Дорогая, ты оставила пустую кобуру в кухонном мусоре, а я знаю, что не приносила в дом «смит-и-вессон». Поехали?
Я рассмеялась, но ничего не сказала. Лотти отвезла меня на угол Белмонт и Шеридан, и мы просто, но вкусно поужинали в винном погребке гостиницы «Честертон». Первоначально это был винный погреб, но затем его превратили в небольшой ресторан. Лотти с удовольствием выпила их кофе и съела пару пышных венских пирожных.
Когда мы вернулись домой, я настояла, чтобы мы проверили и парадную и черный ход, но никого не было видно. Войдя, я тут же созвонилась с Ларри Андерсоном, моим мастером по ремонту, и сговорилась с ним, чтобы он привел в порядок мою квартиру. На завтра у него была большая работа, и он обещал прибыть с лучшими своими помощниками во вторник. Не стоит благодарности, он с удовольствием это для меня сделает. Затем я связалась с Ральфом и договорилась, что мы с ним поужинаем завтра вечером в ресторане «Ахаба».
– Как лицо, лучше? – спросил он.
– Спасибо, куда лучше. Завтра вечером у меня будет вполне приличный вид.
В одиннадцать я пожелала Лотти покойной-покойной ночи и завалилась в постель. Уснула я мгновенно, точно провалилась в черную дыру. Лишь много позже мне стали сниться сны. На обеденном столе моей матери стояли красные венецианские бокалы. «А теперь возьми ноту си, Вики, и постарайся ее удержать». Я взяла и с колоссальным усилием удержала ноту. К моему ужасу, на глазах у меня ряд бокалов превратился в красную лужу. Это была кровь моей матери. Проснуться мне удалось лишь с большим трудом. Громко трезвонил телефон.
Пока я ориентировалась в незнакомой обстановке, Лотти уже успела ответить. Когда я подняла свою отводную трубку, я услышала ее бодрый, умиротворенный голос: «Да, это доктор Хершель». Я повесила трубку и скосила глаза на маленький освещенный циферблат будильника: пять тринадцать. Бедная Лотти, подумала я, ну и собачья жизнь. И перекатилась на другой бок.
Через несколько часов телефон разбудил меня снова. Я смутно вспомнила предыдущий звонок и, не зная, вернулась ли Лотти, протянула руку к трубке.
– Алло, – сказала я и услышала голос Лотти. Я хотела уже опустить трубку на рычаг, когда послышался тихий дрожащий голосок:
– Можно попросить мисс Варшавски?
– Да, это я, Варшавски. Чем могу служить?
Раздался щелчок, означавший, что Лотти положила свою трубку.
– Это Джилл Тайер, – произнес дрожащий голосок, стараясь говорить спокойнее. – Вы не могли бы приехать ко мне домой?
– Прямо сейчас? – спросила я.
– Да, – выдохнула она.
– Конечно, моя лапочка. Прямо сейчас. Ты не могла бы предварительно сказать мне, в чем дело?
Я прижала трубку правым плечом к уху и уже одевалась. Было половина восьмого, и плотные джутовые шторы Лотти пропускали достаточно света, чтобы я могла одеваться, не включая электрический свет.
– Я... я не могу сейчас говорить. Меня зовет мама. Приезжайте,
пожалуйста.
– О'кей, Джилл. Держись. Я приеду через сорок минут. – Я положила трубку и с лихорадочной поспешностью надела ту же одежду, что и накануне. Не забыла я прихватить с собой и револьвер. Затем я пошла в кухню, где Лотти ела тост и пила густой кофе по-венски.
– Итак, – сказала она. – Второй срочный вызов за сегодняшний день. Меня вызывала глупая девчонка, которая сделала неудачный аборт и залилась кровью. Что бы ей обратиться сразу ко мне. – Она сделала гримаску. – И конечно, все это надо было сделать тайком от матери. А куда же едешь ты?
– В Виннетку. К очень приятной и совсем неглупой девочке. – Перед Лотти лежала открытая «Сан таймс». – Ничего нового о Тайерах? – В моем голосе звучал панический страх.
Лотти налила мне чашку кофе, и я стала, обжигаясь, пить его большими глотками, одновременно просматривая газету, где я, однако, не нашла ничего меня интересующего. Я пожала плечами, взяла у Лотти намазанный маслом тост, поцеловала ее в щеку и поспешила на улицу.
По обычной своей осторожности, прежде чем выйти на улицу, я тщательно осмотрела лестницу и тротуар, примыкающий к дому. Я даже скользнула взглядом по заднему сиденью и капоту двигателя – не вскрывали ли его, – прежде чем сесть в машину. Дух Смейссена все еще продолжал меня преследовать.