– Вик, ты чего? Об этом говорят в порту, вот и все.
– Что за неприятности были у Бум-Бума на элеваторе? Бабушка Войцик говорит, что ты рассказываешь об этом всякому встречному-поперечному?
Пит взял кружку с пивом в другую руку.
– Это просто сплетни, Вик. У Бум-Бума были какие-то нелады с боссом. Я слышал, будто он украл какие-то бумаги. Но я в это не верю. Зачем Бум-Буму красть?
От гнева у меня зашумело в голове.
– Это все брехня! Бум-Бум в жизни не совершил ни одного подлого поступка, даже когда был нищим!
Мужчины смотрели на меня неодобрительно.
– Чего ты разоралась, Вик, – сказал один из них. – Мы все очень любили Бум-Бума. Пит же сказал, что не верит сплетням. И нечего разоряться.
Он был прав. Какой смысл устраивать сцену на поминках? Я встряхнулась, словно вылезшая из воды собака, и снова нырнула в толпу. На двери красовалась чудовищно выполненная икона «Кровоточащее сердце Девы Марии». Я шагнула за порог и вдохнула холодный весенний воздух.
Я расстегнула жакет, чтобы освежиться дуновением ветерка. Машину я оставила возле дома, в северном Чикаго, поэтому оказалась в некотором затруднении. Я осмотрелась вокруг и убедилась, что Катберт и Мэллори давно уехали. Я стояла, не зная, то ли отправляться на поиски такси, то ли ковылять до станции на высоких каблуках. В это время ко мне подошла молодая женщина. Маленькая, аккуратненькая, с темными волосами, закрывающими уши, и глазами медового цвета. На женщине был светло-серый шелковый костюм с длинной юбкой и курткой болеро, пуговицы – из перламутра. В общем, все очень красиво и элегантно. Лицо женщины показалось мне смутно знакомым.
– Где бы ни был теперь Бум-Бум, уверена, там ему больше нравится, чем понравилось бы здесь. – Женщина кивнула на дом и насмешливо улыбнулась.
– Мне здесь тоже не нравится.
– Вы его кузина, так ведь? А я Пейдж Каррингтон.
– То-то ваше лицо показалось мне знакомым. Я видела вас несколько раз на сцене.
Пейдж Каррингтон была балериной из Чикагского театра балета, где выступала с сольными комическими танцами.
Пейдж одарила меня ослепительной улыбкой, неизменно приводившей аудиторию в восторг.
– Мы очень дружили с вашим двоюродным братом в последние месяцы. Старались особенно об этом не распространяться, чтобы сплетники из отделов светской хроники не разнесли эту весть по всему городу. Хоть ваш кузен и ушел из спорта, он по-прежнему считался звездой.
Это верно. Мне то и дело попадалось в газетах имя Бум-Бума. Очень странное чувство – быть близкой родственницей знаменитости. Без конца читаешь про своего родственника в газетах, и все время такое ощущение, будто пишут о ком-то постороннем.
– Мне кажется, Бум-Бум больше всего любил вас, – нахмурившись, заявила Пейдж. Даже морщина на лбу у нее выглядела элегантно. Впрочем, задумчивое выражение тут же сменилось немного печальной улыбкой. – Возможно, мы любили друг друга, но я так и не успела разобраться. А теперь мне этого уже не узнать.
Я пробормотала нечто неопределенно-утешительное.
– Я хотела с вами поговорить, – продолжала Пейдж. – Бум-Бум все время рассказывал о вас. Он очень вас любил. Жаль, что он не успел нас познакомить.
– Да. Я не видела его уже несколько месяцев... Вы едете в центр? Можете меня подвезти? Я участвовала в похоронном шествии и поэтому машину оставила дома.
Пейдж отогнула шелковую оборку манжета и взглянула на часики.
– У меня через час репетиция. Ничего, если я высажу вас где-нибудь по дороге?
– Отлично. Здесь, в пригороде, я чувствую себя каким-то Братцем Кроликом. Хочу поскорее вернуться в свой терновый куст [18]
. Пейдж рассмеялась:– Отлично вас понимаю. Я и сама выросла в Лейк-Блаффе. Но с тех пор прошло много лет, и я с трудом выношу родные места – такое ощущение, что мне там не хватает кислорода.
Я оглянулась на дом, размышляя, следует ли попрощаться с родственничками. Хорошие манеры вроде бы этого требовали, но не хотелось выслушивать пятнадцатиминутную лекцию о том, что мне следует, во-первых, вымыть за всеми посуду, а во-вторых, привести в порядок свою жизнь. Пожав плечами, я направилась следом за Пейдж Каррингтон к воротам.
У балерины оказался новенький «Ауди-5000» серебристого цвета. То ли Чикагский театр балета платил своим танцовщицам сногсшибательную зарплату, то ли родственники из Лейк-Блаффа подбрасывали дочке достаточно денег, чтобы покупать шелковые костюмы и иностранные спортивные автомобили.
Пейдж вела машину точно так же, как танцевала – элегантно и точно. Мы обе плохо знали район, поэтому несколько раз сворачивали не там, где нужно. В конце концов кое-как выбрались на автостраду Эйзенхауэра.