Много лет каждый из соратников Сталина знал, что всевидящее око вождя следит за ним днем и ночью, что даже мелкие промахи и отдельные ошибки, совершенные им, получат в нужное время соответствующую оценку. Однако после войны высшие руководители СССР стали замечать, что упущения и недочеты в их работе нередко остаются тайными, не вызывая никакой реакции со стороны Сталина.
Повинуясь неумолимым аппаратным законам, соратники вождя с каждым днем все больше и больше «выбирали слабину», перетягивая часть огромной, прежде практически единоличной власти Сталина на себя. Очень скоро они набрали такую силу, что могли разговаривать с вождем если и не с позиций диктата, то, во всяком случае, на условиях торга. Первую скрипку в этом деле играли наглые и нахрапистые Берия и Хрущев и хитрые Маленков и Булганин.
Впервые они попробовали свои силы в игре против маршала Жукова, который за годы войны взлетел на небывалую высоту, заняв должность единственного заместителя Сталина в Ставке Верховного Главнокомандования. Со свойственной ему солдатской прямотой маршал стал посматривать на партийное начальство, как на вошь. Тем самым Жуков нарушил жуткое большевистское табу: он, военный, посмел общаться с советским божеством через голову его жрецов – партийной бюрократии. В такой же антибольшевистской ереси провинились в глазах Политбюро маршалы авиации Новиков и Голованов и нарком авиационной промышленности СССР Алексей Шахурин, которые приобрели за годы войны репутацию «молодых друзей» Сталина.
Так возникло сперва «дело авиаторов», а затем «трофейное дело», в ходе которого был арестован ряд близких к Жукову генералов и офицеров. Тем самым совершалось страшное глумление и надругательство над Великой Победой. В застенках у Абакумова пытали сотрудников штаба Жукова – героев 1941 года генералов Кондратьева и Варенникова, члена Военного совета 1-го Белорусского фронта генерала Телегина, боевых майоров Семочкина и Курганского. Всего через год после Победы члены Политбюро тихо вползли в кабинет к Сталину и положили перед ним «дело», «доказывающее» виновность маршала Жукова в перерожденчестве, зазнайстве, пренебрежении к Центральному Комитету «великой ленинской партии большевиков», а также намерении организовать заговор.
Сталина не могла не поразить решимость, с которой члены Политбюро готовы были разделаться с героями войны и даже с самим Маршалом Победы. Требование ударить по военным было, по сути, ультиматумом Сталину, означавшим, что в случае его невыполнения соратники не остановятся перед устранением самого вождя. И Сталин уступил.
Единственное, что он смог сделать, это ослабить удар по Жукову. Сталин не дал решить судьбу Маршала Победы на Политбюро, а вынес его «дело» на рассмотрение Высшего военного совета, где некоторые генералы не побоялись вступиться за боевого товарища. Когда чаши весов, на которых лежала судьба Георгия Победоносца, сравнялись, Сталин взял слово и заявил, что не верит в виновность маршала. Отправив Жукова командовать Одесским, а затем Уральским военным округом, Сталин спас его – члены Политбюро, убедившись, что маршал вышел из кремлевской игры, оставили его в покое.
Одержав на кремлевских коврах победу над прежде непобедимым Жуковым, они двинулись дальше.
В наше время даже самые горячие сторонники И. Сталина не могут найти оправданий расправе, учиненной над заместителем Председателя Совета Министров СССР Н. Вознесенским и секретарем ЦК КПСС А. Кузнецовым в рамках известного «ленинградского дела». При отсутствии каких-либо объяснений этой акции была выдвинута абсурдная версия о намерении «ленинградцев» перенести столицу РСФСР из Москвы в Ленинград, вывести Россию из состава Советского Союза и выделить из КПСС партию российских коммунистов. Это, разумеется, полная чепуха. Вынашивать такого рода замыслы, пережив урок 1937 года, могли только наивные люди, какими Вознесенский и Кузнецов, конечно же, не являлись.
Говорят еще, будто бы Сталин репрессировал их, узнав от Берии, что Вознесенский летом 1941-го предлагал сместить Сталина с должности генсека. Это вообще несерьезно! Молчать, покрывая «мерзавца» столько лет, было бы со стороны Берии большим преступлением, чем со стороны Вознесенского что-либо в сердцах сболтнуть.
Все эти «версии» сочинил в конце пятидесятых годов Хрущев, стремившийся свалить вину за гибель Вознесенского и Кузнецова на покойников – Сталина и Берию. Павел Анатольевич Судоплатов, писавший мемуары позже других хорошо осведомленных людей того времени, прямо указывал: