Большая часть советского народа родилась и повзрослела в годы сталинского руководства. Все эти люди даже представить себе не могли, как их жизнь будет продолжаться без Сталина. Для многих из них в день его кончины без всякого преувеличения погасло Солнце.
Ничего подобного в истории человечества прежде не происходило – личное горе одновременно переживало большинство населения огромной страны и еще множество людей за ее пределами.
«Эта смерть, – писал Пабло Неруда, – получила космический резонанс. Содрогнулась человеческая сельва». В этих словах не было преувеличения.
Разумеется, когда Комиссия по организации похорон объявила об открытии прощания со Сталиным, ничто уже не могло сдержать толпы народа, хлынувшие в Москву на поездах и самолетах со всего Советского Союза. Оказавшись в столице, люди пробивались к центру города, туда, где в Доме Союзов стоял гроб со Сталиным.
Писательница Галина Николаева в романе «Битва в пути» рассказывала о тех мартовских днях так:
...
Все было необычно в эту ночь, но невероятное воспринималось как должное, а обыкновенное вдруг поражало своей противоестественностью.
К ночи скопище людей на улицах не уменьшилось, а разрослось. Беспорядочная людская лавина, захлестнув и мостовые, и тротуары, безостановочно катилась в одном направлении; оттесненные ею машины едва ползли вдоль обочин узкой цепью, одна к одной, осторожно, покорно, в строгом порядке.
Безжизненные жестянки ослепших светофоров висели не мигая, и не они, а иная сила направляла движение в одну сторону – к центру.
Народная лавина была слишком молчалива и трагична для демонстрации, слишком стремительна и беспорядочна для траурного шествия…
Слово «смерть» стояло в воздухе, но слово это, обычно связанное с торжественной неподвижностью, в этот раз вызвало движение, подобное обвалу.
Броневики с юпитерами сплошной шеренгой преградили улицу. Мощный людской прибой глухо бился о железо, и жаркое дыхание согревало металл. Неподвижные цепи бойцов замерли по краям тротуаров. Лучи юпитеров, расплываясь в тумане и мороси, сливались в то голубовато-белое, похожее на неживой свет магния марево, что стояло высоко над Москвой. Бойцы на грузовиках утирали не то вспотевшие, не то влажные от мороси лица…
Два людских потока двигались бесшумно и безостановочно. Терявшиеся и как бы уменьшавшиеся на просторах улиц колонны людей здесь, в помещении, разрослись и наполнили высокий зал теплом, дыханием, движением. Тонко звучала скрипка… Казалось, плакала только одна струна, но плакала так тонко, так проникновенно, словно сама кровь, протекая в сосудах, звенела печалью.
В большом зале стоял гроб, приподнятый в изголовье, – умерший был весь виден, словно весь отдан народу в последнем прощании.
В свое время, пробираясь из сражающейся Испании в Советский Союз, Долорес Ибаррури писала:
...