Заказные преступления: убийства, кражи, грабежи

– Веди себя прилично, Богдан… Мне очень нравится Москва, но здесь шумно и хочется к морю.

На Кавказе они жили в коттедже недалеко от Сочи, стол всегда ломился от икры всех сортов, от севрюг и белуг, от грузинских вин и лучших армянских коньяков.

Острый взгляд Инге подмечал и деланную вежливость обслуги, и многочисленные хижины за дворцами-санаториями, и озабоченность людей на улицах, перебегавших из очереди в очередь, – раздражение в ней возрастало с каждым днем.

– Я устала от достижений социализма, милый… – сказала она однажды.

– Но они действительно существуют, – горячился Богдан, которому все вокруг страшно нравилось. – У нас нет ни помещиков, ни капиталистов, у нас все равны… Конечно, мы живем беднее, чем вы или Запад, но это временно, мы все-таки много потеряли во время войны…

– Ничего, скоро в Берлине построят стену, и будем жить в нормальном социализме.

– Не все так просто, Инге, западная демократия – как фиговый листок. Давай говорить начистоту: кто бежит в Западный Берлин? Подонки и жулье, бегут потому, что хотят делать деньги. Разве это лучшая часть нации?

– Тебе забили голову пропагандой, Богдан! Конечно, в мире нет идеального общества, но у вас здесь можно задохнуться от всеобщего рабства!

Они не на шутку поругались и не разговаривали целый день, пока Богдан не попросил прощения.

Однако такие беседы продолжались, храбрый боевик оказался податливым, как воск, и очень скоро не только проникся вредной идеологией жены, но и во многом превзошел ее. Зная все методы работы КГБ, он вел откровенные беседы с Инге только там, где их не могли подслушать, более того, они договорились внешне сохранять образ законопослушных советских граждан.

Однако трудно обмануть всесильную службу: нос у нее чуток, как у борзой, к тому же слишком независимое поведение Сташинского и его привязанность к Инге посеяли сомнения у его шефов.

* * *

– Мы боремся с американцами, – говорил Степан Федорович другому генералу, – а главный враг сидит внутри у нас, наш заклятый враг – это бабы! Это проклятое племя взрывает планы КГБ и мешает работать. Столько сил и денег потрачено на Сташинского! И какой был хороший парень! Придется пока закрыть ему выезд на Запад и подержать эту парочку под хорошим контролем…

– Но она рвется рожать в Восточный Берлин, там ее родители.

– Возражать неудобно, все-таки мы – гуманная организация… – вздыхал Степан Федорович. – Но его будем держать в Москве… мало ли что?

Перед отъездом Богдан вывел Инге на прогулку.

– У меня к тебе очень серьезный разговор. Мои начальники не хотят выпускать меня на Запад, они даже боятся направить меня с тобой в Восточный Берлин. Но это не все: я – убийца, Инге, я убил двоих

– Ребета и Бандеру.

Инге побледнела, и они долго шли молча.

– Я люблю тебя, – сказала она наконец. – Всегда помни, что я тебя люблю.

Она улетела в Восточный Берлин. Супруги, зная о контроле КГБ, разработали ряд условностей для переписки.

31 марта 1961 года Инге родила сына. Богдан рвался в Восточный Берлин, он забросал своих шефов рапортами и просьбами, однако «в связи с новой оперативно-агентурной обстановкой в Берлине» к Инге его не пускали.

8 августа раздался телефонный звонок.

– Мальчик умер от воспаления легких… – Она говорила тихо, сдерживая рыдания.

Тут скалы дрогнули, и Сташинскому разрешили вылететь на похороны в сопровождении офицера КГБ.

– У нас есть информация, – говорил ему мудрый офицер в самолете, – что вашего сына отравили американские или западногерманские спецслужбы. Мы также не исключаем, что его убила сама Инге, чтобы заманить вас в Восточный Берлин. Будьте осторожны, бандеровцы ведут за вами охоту.

В Восточном Берлине за Богданом и Инге выставили плотное наружное наблюдение якобы для защиты от происков врагов.

* * *

На следующий день после приезда между супругами в шумной толпе состоялась решающая беседа.

– Послушай, Богдан, мы должны уйти на Запад. Я не могу больше оставаться в этой рабской стране!

– Меня там арестуют, посадят или казнят, – отвечал он.

– Если ты признаешься, тебя простят. Если ты боишься, я уйду сама. Я это сделаю сегодня же! Завтра будет поздно: уже объявили о берлинской стене.

– А как же похороны?

– Неужели ты не понимаешь, что сразу же после похорон нас арестуют и вывезут в Россию?

В тот же вечер 12 августа они выбрались из дома через задний ход, прошли по задворкам, которые Инге знала с детства, взяли такси, добрались до вокзала, переправились в Западный Берлин и явились в полицию, где Сташинский рассказал о себе и попросил контакта с американцами.

Он не просил снисхождения, он требовал наказания – это было покаяние, искреннее желание очистить душу.