Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Этот экспансионизм, каким бы чрезмерным он ни казался, мог бы быть по душе ранним сторонникам Drang nach Osten. Новые элементы, введенные нацистскими лидерами, связывали его с расизмом, отказом от «цивилизаторской» миссии на Востоке и отречением от всяких моральных сомнений для достижения цели. Немцы были расой господ, а славяне – «кучкой прирожденных рабов». Русская история должна была быть – и была – переписана с точки зрения борьбы между высшим немецким и низшим восточным: Российское государство (в этой трактовке) было продуктом немецкой цивилизаторской деятельности среди «низшей расы». «Веками Россия питалась от немецкого ядра превосходящего ее сословия лидеров». Нацистская историография утверждала, что «вырождение славян» усугубилось после контакта с монголоидным Востоком. Действительно, российская революция, по словам главного идеолога нацистского крестового похода на Россию Альфреда Розенберга, была «победой бессознательных монголоидных элементов в российском организме над скандинавскими и искоренением этой [скандинавской] сущности, которая казалась им враждебной…».

Всего этого, возможно, было бы достаточно, чтобы оправдать в нацистском сознании цель покорения Востока. Но Москва, будучи очагом большевизма, стала еще одной темой пропаганды. Действительно, большевизм изображался как типичное выражение русского национального характера, плод византийской и монгольской традиции и царского авторитаризма, выражение извращенной «русской души» с ее мнимыми колебаниями между жестокостью и подобострастием, угнетением и анархизмом. В то же время он по сути своей выражал «стремление еврейства в XX в. добиться мирового господства». Розенберг ввел простую и эффективную формулу: «Россия = большевизм = еврейство».

В таких условиях отношения между Германией и Востоком обретали все признаки неудержимого конфликта, и Гитлер этого не скрывал: «Нордическая раса имеет право править миром, и это расовое право должно стать путеводной звездой нашей внешней политики. Именно по этой причине ни о каком сотрудничестве с Россией не может быть и речи, потому что на ее славяно-татарском теле поставлена еврейская голова».

Таким образом, миссия Германии на Востоке, как сформулировал Гитлер, была двойной, отражавшей одновременно чувство неполноценности и превосходства. С одной стороны, «восточная угроза» должна была быть устранена раз и навсегда путем «воздвижения дамбы против российского наводнения»; с другой стороны, Германия должна была завоевать право поселиться в новом Lebensraum[4]: «Мы должны создать для нашего народа условия, которые будут способствовать его преумножению». Какими бы ни были запреты, налагаемые на политику Германии в первые годы правления нацистов, эти взгляды на Восток оставались неизменными. Сам Гитлер заявил в своем «политическом завете» немецкому народу – в завещании, автор которого пытался стать его же исполнителем: «Будущая цель нашей внешней политики должна быть не прозападной и не провосточной, а восточной политикой, подразумевающей приобретение необходимой почвы для нашего немецкого народа».

В соответствии с этим мировоззрением фюрер начиная с 1933 г. отклонял предложения о вступлении в союз с СССР. Герман Геринг однажды объяснил, что немецкое перевооружение «началось с простой мысли о неизбежности столкновения с Россией». До самого нападения на Советский Союз нацистские лидеры остались верны заявлению своего фюрера: «Если мы хотим править, мы должны сперва покорить Россию».

Источники разногласий

Легко было говорить о сокрушении Российского государства и эксплуатации Востока. Другое дело – разработать комплексную политику и подобрать сплоченный персонал, готовый посвятить себя цели без конфликтов и сомнений. Возникновение некоторых источников разногласий едва ли можно было предсказать до начала Восточной кампании; другие же были побегами уже существовавших противоречий в немецкой Ostpolitik[5].

Ряд ненацистских чиновников пережил приход Гитлера к власти. Некоторые из них, формально став членами его партии, не подписывались на силлогизмы, предвещавшие немецкую политику и деятельность во время войны. Помимо тех, кто отказался принять некоторые аспекты нацистского экстремизма по моральным или религиозным соображениям, существовало два основных очага потенциальных диссидентов, которые продолжали работать в немецком государственном аппарате: министерство иностранных дел и армия. И хотя количество таких диссидентов было сведено к минимуму в обеих структурах, люди с европейским сознанием (например, фон Хассель), искренние друзья русского народа (такие как граф фон дер Шуленбург), а также восточноориентированные «реалисты» в традиции Секта (такие как генералы Эрнст Кестринг и Оскар фон Нидермайер) по-прежнему имели определенное влияние.