Захваченные

Он поднимается по ступенькам, оставляя тех троих позади. Жестом указывает на входную дверь:

— Мы можем поговорить внутри, Дерек?

— Мы можем поговорить прямо здесь.

Он вздыхает:

— Что ж, хорошо, — снимает головной убор, садится на стул и откидывается на спинку. — Не делай всё ещё сложнее, чем есть, Дерек. Ты в самоволке. Ты покинул больницу без выписных документов. Ты ушёл, не получив наблюдающего. Ушёл без дальнейших выяснений. Можно сказать, ты нарушил свой долг. Я могу посадить тебя за решётку. Лишить звания, снова сделать рядовым, перевести в контрактники. Я могу с позором уволить тебя. Вы улавливаете мою мысль, капрал? — он подчёркивает это слово, чтобы напомнить мне о моём чине, я думаю.

— Сэр.

— Но я добрый ублюдок, понятно? У меня сердце, блять, золотое, так что я ещё ничего такого не сделал. Я дал тебе немного времени. Честно говоря, из всех мест, где я ожидал тебя найти, этого в списке не было. Но я понимаю. Ты не услышишь от меня никакого осуждения. О`кей? Ты чертовски хороший морпех, Дерек, — он подаётся вперёд, уперев локти в колени, тёмные глаза впиваются в мои, блестя, как осколки обсидиана. — Ты прошёл через ад. Ты страдал. Я понимаю это. Я уважаю тебя до усрачки за то, что ты вышел из той передряги с хоть каплей здравого смысла. Но у меня есть приказ, и ты знаешь не хуже меня, что я ничего не могу с этим поделать.

— Я не могу вернуться, Алекс, — я ставлю пустую пивную бутылку на перила и поворачиваюсь к нему лицом. — Не могу. Не смогу. Откровенно скажу, не думаю, что я в хорошей форме. Я буду помехой для всех. Как только ситуация накалится, я облажаюсь. Совсем недавно какой-то маленький сопливый обормот запалил рядом со мной несколько петард, и я свалился с ног, дрожал, как лист. Как, по-твоему, я буду уклоняться от РПГ и избегать СВУ, Алекс? А?

— Это ясно. Ты напрасно тратишь красноречие, Дерек, — он встает. — Тебя не просят вернуться в патрулирование горячих точек, понятно? Не пытаются снова бросить в бой. Наверху не настолько глупы… — он обрывает себя с усмешкой, а я не могу не смеяться, потому что, да, они обычно такие глупые. Он перестаёт улыбаться и продолжает. — Я не могу рассказать больше, не здесь, не сейчас. Я должен привести тебя в порядок и переправить через океан.

Я хмурюсь:

— Так они хотят, чтобы я вернулся туда, но не воевать?

Капитан Лафлин кивает на экранную дверь, на Рейган и Томми, которые стоят внутри, наблюдая и слушая.

— Как я уже сказал, здесь не время и не место, чтобы выложить тебе подробности. Но я могу рассказать о кое-каких итоговых решениях. Время, проведённое тобой в плену, будет засчитано как сверхурочный срок службы, ты получишь за него специальную компенсацию, и оно войдёт в твой общий военный стаж. Что означает, что ты отработал три года из положенного пятилетнего срока. Сделай это для меня, и мы что-нибудь придумаем. Устрою тебя на канцелярскую работу. Например, на вербовку в Хьюстоне. Подберу что-нибудь несложное, возможно, даже недалеко отсюда, если ты этого хочешь. Что-то, чтобы без напряга дослужить оставшиеся два года, получить официальные увольнительные документы и делать всё, что хочешь, с остальной частью твоей жизни.

Мысль о том, что я должен оставить Рейган, сводит меня с ума. Моё сердце вырывают из груди. Кажется, я дал обещание, которое не смогу сдержать.

— Я отслужил свой срок. Я исполнил свой долг перед страной, черт побери! Разве я не заплатил сполна, Алекс? Нет? Недостаточно того, что я видел, как убили дюжину моих самых близких друзей? Недостаточно, что я держал своего лучшего друга на руках и смотрел, как он умирает? Мало, что я провел три года, терпя пытки, избиения и допросы? Я никогда не называл талибам ничего, кроме имени, звания и серийного номера. Ни слова больше, Алекс. Но всё же этого недостаточно? Я должен вернуться? Ещё одна миссия... Пошел ты, Алекс! Пошёл ты со своим предложением!

Он смотрит на пастбище, на Генри, качающего головой и бегающего вдоль линии забора.

— Мне очень жаль, приятель. Я не предлагаю.

— Я не твой чёртов приятель, капитан.

— Я сожалею. Хотел бы я мочь что-нибудь сделать…

— К чёрту твои извинения. Да пошли вы все! — я кричу мимо него, на подполковника, на двух других, которые выходят вперёд, готовые надрать мне задницу.

Капитан Лафлин останавливает их жестом руки и обращается ко мне. Всё его сочувствие, человечность и дружелюбие исчезли. Теперь в нём не осталось ничего, кроме поведения командира и ожидания послушания.

— Собирай свои манатки, капрал. Самолет взлетит через двенадцать часов. Либо ты летишь на нём, либо ты оказываешься в наручниках.