Захвачненные (ЛП)

Свет включается и направляется на пленного. Он наклоняет голову, глаза его сужаются.

«Посмотри на него, киска, — говорю я себе. — Посмотри на него, черт возьми».

Наконец-то, я смотрю на него.

Моргаю, качаю головой, спотыкаюсь, загоняю в себя подступающий к горлу ком, чтобы не проститься со своим обедом. Это он. Блять.

И воспоминания накрывают меня.

Быстрый пуштунец или араб, или кто-то ещё. Чёрные глаза, как космический вакуум, темнее дыр в земле. Шрам на верхней губе скривился в насмешке. Борода тонкая, длинная и седеющая у корней. Оспины на лбу и щеках от детских болезней. Он сидит напротив меня на корточках, в руках зажигалка. Он болтает со мной, как будто я его понимаю. Смеётся над собственной шуткой. Но смех не доходит до его глаз. Ничего не доходит. Ни один блик не отражается в чёрных дырах его зрачков, ни что человеческое не достигнет его. Он хватает мой средний и безымянный пальцы, выворачивает их до предела. Щёлкает зажигалка; пламя вспыхивает и колеблется. Касается моей кожи. На моём лице гримаса боли, зубы стиснуты. Какое-то время я терплю, могу не кричать. Пока не чувствую, как плоть обугливается, оставляя шрамы. И я перестаю сопротивляться. Кричу. Он ведёт пламя к моей ладони, держит там пару минут, потом тушит огонь и смотрит, как я перевожу дыхание. Снова щёлкает зажигалкой, только теперь накаляет в пламени кончик ножа до тех пор, пока лезвие не станет красным. Расстёгивает на мне одежду. Прижимает лезвие к моему соску. Кожа и волосы шипят. Я даже не пытаюсь не кричать. Видя мою агонию, его чёрные глаза веселятся.

Моя спина упирается в стену. Я задыхаюсь.

— Да. Ты всё помнишь, не так ли? — его голос хриплый от жажды, низкий, дьявольский. Он говорил по-английски только тогда, когда хотел, чтобы я его понял. — Спорим, тебе бы понравилось меня убивать? Попытайся. Убей меня.

Это он сломал мне палец, пытал меня. Никогда не задавал вопросов, просто мучил для удовольствия.

Не помню, чтобы я двигался, но каким-то образом оказываюсь рядом с ним приложившим к его виску оружие. Я с трудом дышу, потею, в глазах двоится. Он смеётся. Он знает, какое влияние он оказал на меня.

Жёсткие сильные руки оттаскивают меня, я позволяю им вынуть из моих рук пистолет. Руки засовывают его в кобуру на моей груди. Я вытолкнут за дверь, на дневной свет, такой яркий, что глазам больно. Пыль летит в лицо, песок скрипит на зубах.

— Значит, это он, — говорит мне парень в гражданском. Секретный агент.

— Да, — я поворачиваюсь спиной к ветру, отплёвываюсь, пытаюсь дышать.

Меня тошнит. Когда мой желудок перестаёт выворачивать, я распрямляюсь. Вытираю рот рукавом. Парень подаёт мне бутылку с водой, я полощу рот. Пью. Он протягивает мне бутылку виски, и я делаю глоток. Запиваю его водой.

— Он когда-нибудь называл свое имя?

— Нет. Хотя пытал он всегда сам. Избивали другие. А он приберегал всё самое интересное для себя.

Агент кивает:

— Больной ублюдок.

Он убирает виски, потом копается в кармане и достаёт пачку сигарет. Прикуривает одну и отдаёт мне. В своём подразделении я был одним из многих, у которых курение не вошло в привычку. Время от времени, во время попоек, я курил по одной, но не пристрастился. Уникальный случай. Я затягиваюсь, кашляю, и густой, нефильтрованный дым щиплет моё горло и обжигает легкие. У меня кружится голова, но никотин подавляет воспоминания.

— Сэр, вы закончили со мной? — я тушу окурок каблуком.

— Да, — он выпускает из ноздрей струю дыма. Отворачивается от меня, делает несколько шагов, затем останавливается, поворачивается и смотрит на меня. — Прости, что вытащил тебя сюда из-за этого. Но мы должны были знать наверняка.

Я могу только кивнуть. Но это не нормально. Меня это не устраивает.

— Удачи тебе с этим ублюдком, — это всё, что я могу сказать.

— Я позвоню, когда вернусь в Кандагар. Посмотрим, смогу ли я отправить тебя домой пораньше.

— Я был бы признателен.

— Я уверен, ты будешь в порядке. Я читал отчеты о твоём осмотре.

— Отчёты, — я смеюсь горьким лающим смехом. — Я не мог заставить себя описать даже половину того, что он со мной сделал.

— Я тоже так подумал. Большая часть того, что мы знаем об этом куске дерьма, от тел, которые он оставляет. Ты же по-прежнему жив. Добавить нечего.

— Да. Как говорится, мне чертовски повезло, — я стираю пыль с кончика носа. — Или не повезло.

— Ты дышишь. Ты возвращаешься домой. У тебя есть женщина. Тебе ничего не стоит позвонить домой. По моим показателям, тебе повезло.

Я просто киваю, отдаю честь двумя пальцами, натягиваю балаклаву на нос. Запрыгиваю в вертолет. Я преодолел восемь тысяч миль, чтобы посмотреть в глаза человеку, который мучил меня три года.

Перелет через пустыню и горы проходит как в тумане. Я потерялся, пытаясь удержать нахлынувшие, как горячая блевотина, воспоминания. У меня ничего не получается. Я продолжаю видеть его лицо, шрам, искривлённые губы, абсурдно белые зубы и бороду, злые тёмные глаза. Пламя зажигалки сжигает меня, его рука щёлкает пальцем снова и снова, просто ради удовольствия посмотреть, как я страдаю.