Захват Неаполя. Берёзы

– Тогда, милости прошу к столу… – Рожэ-Бернар приветливо похлопал его по плечу.

Маленькая дырка в стене, закрытой гобеленом, закрылась. Диего де Юссон тихо вышел из соседней комнаты и, приложив палец к губам, молча протянул графскому слуге увесистый кошель, звякнувший в тиши коридора дворца монетами.

– Господь, да возблагодарит тебя… – прошептал он перепуганному слуге.

Диего спешно покинул дворец, сел на коня и, проехав ворота цитадели, стал спускаться в нижний город. Он доехал до маленького домика, поросшего шлющем и виноградной лозой, спрыгнул с коня и постучал в большое бронзовое кольцо, прикрепленное к двери. Смотровое окошко приоткрылось, и в нем блеснули искры черных глаз.

– Адский змий лезет в горы. У нас неделя… – произнес он и, испуганно посмотрев по сторонам, отошел от двери, сел на коня и поехал по направлению к казармам, располагавшимся возле главных ворот нижнего города.

ГЛАВА V. Сокровища Монсегюра. (Начало).

Монсегюр. 16 февраля 1243г. (24 года назад)

– Насколько я понимаю, дон де Мирпуа, Монсегюр обречен… – Бертран де Марти, новый катарский епископ, ставший у руля гонимой церкви после смерти Жильбера де Кастра, задал свой полу-вопрос, похожий больше на констатацию факта. – Катапульта не разрушена, барбакан не отбит, наши дни сочтены…

Пьер-Рожэ де Мирпуа, верный катар и мятежный рыцарь, выброшенный крестоносцами из всех своих богатых владений, расположенных между Фуа и Тулузой, с упорством обреченного цеплялся за свой последний горный замок Монсегюр, уповая лишь на провидение, пока, наконец, католическая церковь и французские рыцари, ведомые сенешалем Каркассона Гуго де Арси не осадили эту еретическую твердыню, поставив себе целью, раз и навсегда, покончить с заразой мутившей умы населения Юга Франции в течение нескольких столетий.

К моменту начала осады его возраст уже приближался к пятидесяти годам, из которых больше половины он провел в постоянной войне с крестоносцами Монфора, рыцарями маршала де Леви, католических епископов и инквизиторов, наполнивших плодородные равнины и прекрасные горные долины Окситании сотнями и тысячами пылающих костров.

– Верховный Просветленный, – он упал на колени перед епископом, протягивая руки в покаянном жесте, – мы несколько раз пытались выбить их из барбакана и разрушить эту проклятую машину…

– Не надо роптать и искать оправданий, сын мой… – епископ тяжело вздохнул, встал со стула с высокой резной спинкой и подошел к коленопреклоненному воину. Он положил свою иссохшую ладонь на голову воина, давая тому утешение, – видимо, так угодно Господу. – Он развернулся и подошел к окну башни, смотревшему на равнину, где располагались шатры лагеря французской армии. – Чей это флаг и герб? – Епископ повернулся к де Мирпуа и жестом подозвал того. – Мои глаза стали слабеть…

Пьер-Рожэ подошел к окну и посмотрел в направление, указанному рукой де Марти. На частично восстановленной башней барбакана, слева возле большой палатки красовался и трепетал на ветру стяг желтого цвета, украшенный тремя черными стропилами – герб его злейшего врага, герб и флаг того, кто отнял жизнь его отца, изгнал его из родовых земель, замков и угодий, сделал изгоем в родной стране, кто превратил его в затравленного охотничьими псами волка, мечущегося по лесам и скрывающегося в пещерах, которых, слава Господу, в здешних краях было предостаточно.

– Ги Третий де Леви, внук наследного маршала де Ла Фо, потомок того, кто убил моего отца и присвоил себе мои земли, замки, кто растоптал ногами герб моих предков, кто прилюдно помочился на труп моего отца… – могильным голосом ответил де Мирпуа.

– Слава Богу, что, хотя бы, графа де Фуа здесь нет… – непонятно для чего вслух произнес епископ.

– А вот здесь, отче, позвольте мне не согласиться с вами! – Мирпуа резко повернулся к де Марти, сделался багровым от злости, кипевшей в его груди. – Жаль, что этот Иуда не видит плоды своих предательств! Благородная Эсклармонда…