На этом этаже в мае прошлого года они жили с Надей целый месяц. Здесь ничто не изменилось с той поры. Круглый стол, огромные лампы под зелеными коническими абажурами, скульптура Чапаева у колонны, те же картины. Возле одной из них Надя часто задерживалась, рассматривала уютное место на берегу узенькой речки, протекающая по березовому лесу, и как-то сказала: «Тут бы нам с тобой, Гришенька, погреться на солнышке, опустив ноги в воду. Посмотри, вода совсем живая и такая соблазнительная». Гаевому тогда не нравилась эта картина. Раздражали яркие краски, крупные мазки. А сейчас он с умилением смотрел на полотно, и ему казалось, что они с Надей сидели когда-то на таком солнечном берегу и сидели именно так, как хотелось ей: опустив ноги в прозрачную, как стекло, воду.
Гаевой взглянул на ордер — может, и номер тот же? Нет, номер был другой, но в том же коридоре.
Получив ключ, прошел в комнату и, не зажигая света, отдернул штору. Перед ним лежала окутанная тьмой настороженная Москва. И тотчас в памяти встала другая Москва, расцвеченная первомайской иллюминацией, торжественно прекрасная. Огни, особенно дальние, были очень похожи на звезды и так же, как звезды, мерцали.
А сейчас все тонуло во мраке. Только вдали медленно бродили, щупая облака, одинокие лучи прожекторов, останавливались, словно наткнувшись на невидимую преграду, и так же медленно ползли дальше, исследуя просторы неба.
И снова сердце сжала тоска по любимому, оторванному войной человеку. Григорий Андреевич прильнул к холодному оконному стеклу и долго вглядывался в темноту ночи, угадывая по очертаниям издавна знакомые здания.
Весь следующий день Гаевой провел в напряженном ожидании. Он перечитал многие газеты, пробовал заснуть, но веки не смыкались.
Поздно вечером, когда он уже не ждал вызова, позвонил референт.
— Что-нибудь решилось? — обрадовался Гаевой.
— Решилось, приходите.
Секретарь ЦК был в кабинете один. Он усадил Гаевого рядом с собой на диван.
— Могу обрадовать. Сегодня ночью ваш завод проведет первую опытную плавку. Нарком давно добивался изменения технических условий, но Бронетанковое управление согласилось на это лишь сейчас, под давлением обстоятельств. Только учтите: механические качества стали должны остаться неизменными.
— Правильно решили. — Гаевой просиял. — Гитлеровцы будут испытывать нашу броню не в лаборатории, не кислотами, а на поле боя на удар.
— Теперь остается главное: доказать правильность ваших утверждений, создать новую марку стали. Слово за производственниками. Нарком за них поручился. На освоение дано десять дней. — Секретарь ЦК сжал пальцами виски: что-то вспоминал. — Да, что за беспорядки у вас в подсобном хозяйстве?
— Там действительно были безобразия, но мы их пресекли.
— На днях мы получили письмо оттуда. Если рабочие обращаются прямо в ЦК, то создается впечатление, что на помощь парткома они не слишком надеются. Возьмите письмо у референта, проверьте еще раз положение на месте. Наши рабочие — люди героические. Мирятся со всеми трудностями военного времени, ни на что не ропщут. Некоторые хозяйственные руководители, пользуясь этим, прикрывают свою нерадивость, свое равнодушие к быту людей ссылкой на войну. Боритесь с этим, не давайте злоупотреблять патриотическим подъемом. — И неожиданно: — Как у вас складываются отношения с директором завода?
— Нормально, — не совсем уверенно ответил Гаевой, — его отношения с Ротовым были похожи на хождение в потемках по тонкому льду: не угадаешь, где и когда провалишься.
— Ротов — знающий инженер, волевой, но очень самолюбивый; я бы сказал, властолюбивый, — продолжал секретарь ЦК. — Все привык решать сам. Считает, что у него монополия на правильную мысль. А я вот не представляю себе руководителя, которому не нужны были бы помощь и совет коллектива. В чем ошибка прежних секретарей партийной организации завода в отношениях с Ротовым? С ним такт нужен, а они либо становились в оппозицию к нему, либо шли на бесконечные уступки и постепенно превращались из секретарей партийной организации в секретарей при директоре. Помогите же нам поднять коллектив на творческое решение задач и помогите директору освободиться от своих недостатков. Сложно?
— Да, нелегко.
Секретарь ЦК проводил Гаевого до двери, пожал руку.
— Желаю успеха. Требую успеха. Помните: сталь для танков — как можно скорее, как можно больше… И не забывайте о людях, об их настроении, потребностях, запросах.
18
Какое бы чувство ни вспыхивало в душе Шатилова — тоска ли по родным местам, радость ли от хорошей сводки с фронта или горечь от плохой, гордость за брата, получившего боевую награду, — он всем спешил поделиться с Ольгой. Но последнее время девушка вечерами дома не бывала. Пока она занималась с бригадой у Валерия, Василий не заходил к Пермяковым, чтобы зря не докучать Анне Петровне, которая, он чувствовал, не особенно к нему благоволила.