дал все с Нэнси и высшим руководством, мне звонили через неделю и говорили, что нужно продолжать работать над собой. «Спасибо за ваш отзыв», – говорила я, отвечая на критику так, как меня учили. Если бы я сказала: «Но…» или «Вы согласны, что я по крайней мере добилась прогресса?», существовал реальный шанс, что мои тренеры вспомнят про политику Кита и Нэнси по отношению к тем, кто действовал самоуверенно или «собачился» с тренером, и мне придется работать с ИЗ по этим двум вопросам по крайней мере еще год.
Эта был еще один намек, который я упустила: обсуждение моего прогресса было подобно одностороннему движению. Если ты анализировал отзывы, то тебя называли «защищающимся». Один из главных тренеров однажды сказал мне:
– Я чувствую, что вы сердитесь.
– Я вообще не сержусь, – ответила я. – И что в моих действиях заставило вас так подумать?
– Все отзывы правильные, – анализировала Лорен то, что меня не продвигают дальше. Надо было продолжать работу над собой. Ведь если мы защищались или опровергали мнения тренеров, то и отзывы были соответствующими, потому что это указывало на «проблему».
Я почувствовала, что меня загнали в угол. Не было другого выхода, как принять это. А потом, как это ни иронично, я
Однако я все еще была готова разбираться со своими проблемами.
Именно так я начала замечать другую сторону «причинности». Готовность взять контроль над тем, что происходит в наших жизнях, и принятие этого понимания может давать нам силы. Но это осознание можно также использовать и против вас. На протяжении последних нескольких месяцев и даже «Недели А», когда мы наблюдали за Китом и его отношениями с высшими руководителями и пурианцами, я поняла, что если я выражу сомнение в программе, то руководство просто скажет, что это моя проблема. Если я реагирую, то «не понимаю причину» и мне нужно поработать над проблемой и понять, почему эта ситуация волнует меня.
Через почти три года работы над своими проблемами в попытках достичь оранжевой ленты, я уже не могла придумать другой возможный способ справиться с проблемами контроля зависимости и начала путаться. Когда Кит попросил нас, членов общества, отвечающих за продажи, заполнить новую программу, которую только что запустил, я спросила о содержании и подробностях, и мне сказали, что я пытаюсь все контролировать. Мою проблему использовали против меня, хотя я считала, что просто готова задавать вопросы, чтобы эффективнее исполнять свою роль.
Отчасти именно поэтому я молчала, когда вернулась в Олбани, чтобы посетить еще один
тренинг, который, как я надеялась, поможет мне продвинуться вперед. Прошел целый год с тех пор, как мы с Ники Клайн нормально общались. Я решила проверить сможем ли мы объединиться, поскольку казалось, что на тренингах она «страдает» – термин ПУР, описывающий несчастного или находящегося под стрессом человека. Я думала, что могу помочь ей с ростом и вербовкой, чтобы получить должность проктора. Но когда я ей позвонила, Ники сказала, что не может со мной встретиться, потому что должна быть доступна, если понадобится Киту.
Ни за что. Ей чуть больше двадцати. Ему пятьдесят с лишним. Внезапно я задалась вопросом, идет ли все-таки речь о сексуальных отношениях. Я верила, что Кит ни за что не поступит так, особенно с молодой невинной женщиной, которая только что преодолела 2500 миль в надежде построить карьеру.
Мне казалось, что я кого-то потеряла, потому что Ники бросила жизнь в Канаде и теперь была похожа на незнакомку, но я не хотела отдаляться от нее еще сильнее. В какой-то момент я спросила ее о карьере актрисы, но она отмахнулась от вопроса, чуть ли не играя в святую и отвечая, что актерское мастерство не важно по сравнению с ценностями, которые она поддерживает, пред-
ставляя ПУР в мире. Я почувствовала, что меня осуждают, и немного устыдилась своих вопросов и личных целей. С того момента мы больше не были близки.
В любом случае она решила приехать, а Кит стал ее ментором.