Заклятая невеста (СИ)

Опустившись в кресло, я закрыла лицо руками, стараясь не думать про дом. Про то, что мне сегодня пришлось пережить. Про кошку, которую убила Ирэя, про кричащего в руках Золтера детеныша, про оскаленные морды псов. Когда-то, когда я была совсем девчонкой, а Луиза была в Мортенхэйме всего лишь гостьей, она вывела погулять своего дога, Арка, во внутренний двор. Правда не подумала о том, что неподалеку конюшни и псарня, и что собаки не потерпят чужака.

Разумеется, на них напали: я увидела это из окна коридора, по которому шла. И, не задумываясь, бросилась во двор, чтобы отогнать свору.

Луиза не почувствовала моей силы, потому что с магией была на «вы», а я умудрилась простыть. Потом меня лечил Винсент, лечил с помощью магии армалов, и, хотя я задыхалась от кашля, я знала, что все будет хорошо. Потому что рядом со мной брат, и потому что я спасла Луизу и Арка, развернув псов с наших конюшен.

Первая горячая капля упала мне на манжет.

Вторая осталась на ладони, скользнула по запястью под рукав.

Что стало с третьей, я уже не почувствовала, потому что за моей спиной открылась и снова закрылась дверь.

Отведенные мне пять минут истекли.

А.О.

Пять минут он оставил себе.

Потому что рвущаяся изнутри тьма грозила обратить в тлен все, что его окружало, а Золтеру не полагалось испытывать таких чувств. По большому счету, ему тоже не полагалось, но справиться с чувствами рядом с ней у него не получалось никогда. С той самой минуты, когда он увидел ее впервые, а может быть, с той, когда его ладонь впервые легла ей на талию, чтобы вести в танце.

Леди Лавиния Биго должна была послужить совершенно иной цели, и вовсе не той, которую готовил для нее Золтер. Ее смерть должна была ослабить его, а после справиться с ним было бы делом времени… если бы не одно «но». Помешательство, имя которому Лавиния.

Сумасшествие, наваждение, Льер и сам не мог подобрать определение тому, что испытывал к ней. Ее магия оказалась сильнее, чем кто-либо мог представить, она вырывалась из-под его чар так отчаянно, что мгновения промедления могли стать для него роковыми. И тогда он сделал единственное, что пришло в голову, единственное, опасное и запретное — он ее поцеловал.

В мире смертных поцелуям давно перестали уделять должное внимание, но в Аурихэйме они по-прежнему имели силу. Поцелуй для элленари — своего рода обряд, подтверждение серьезных намерений, обещание, чаще — брачная клятва. Поцелуй при должном ответе связывает двоих неразрывной нитью до самого благословения у Арки. Не зря армалы использовали его для скрепления брачного договора, для них эта магия была сильнее клятвы крови.

Он не ожидал, что она сумеет разрушить наваждение чар элленари и ответит, но она ответила.

Золтер об этом не знал, иначе убил бы ее раньше, чем назначил ему наказание. Потому что начиная с этой минуты ни одно предназначение уже не имело смысла, Арка не подтвердила бы этот союз не при каких обстоятельствах, пусть даже небо рухнуло бы на землю. Потому что, сама того не зная, своим ответом Лавиния выбрала его.

Это не отменяло их с Золтером связи: узор мьерхаартан, который Льер в точности скопировал себе на предплечье, так или иначе привязал Лавинию к повелителю. В мире смертных этот узор назвали бы помолвочным, за счет связующей пару магии он заставлял будущих супругов испытывать влечение друг к другу.

Мысли об этом сводили с ума.

Равно как сводили с ума мысли о том, что случившееся после Арки было против ее воли. После того, как Хьерг подтвердил их близость, внутри словно опрокинулась чаша с раскаленным металлом. Он никогда не думал, что способен на такие чувства — ярость, безумная, выжигающая, осознание того, что Лавиния все-таки поддалась магии узора и Золтера. А потом… просто всадила кинжал ему в грудь.

Что способно заставить мага жизни убить?

Тогда Льер думал, что знает о ней все.

Тогда, как и в самом начале, он ошибался.

Лавиния сидела у зеркала, закрыв руками лицо, но стоило ему войти, отняла ладони и выпрямилась. Глаза блестели от непролитых слез, и ему снова захотелось выпустить тьму. Разрушить этот замок до основания, обратить в тлен каждую башню за все, что здесь с ней случилось.

Впрочем, начать в этом случае стоило бы с себя.

Она не сказала ни слова, но взгляд, ударивший в него через зеркало, был более чем говорящим.

Она его ненавидела.

Точнее, она ненавидела Золтера, и винить ее за это было бы странно.

— Я распоряжусь, чтобы к тебе прислали Амалию, — сказал он.

Все слова казались лишними, неестественными, жуткими, а эти почему-то дались невыносимо легко. Лавиния явно готовилась сражаться, поэтому сейчас только плотно сжала губы. Короткое мгновение замешательства в глазах снова сменилось холодом неприступной крепости, он же не мог отвести взгляда. Так случалось всякий раз, когда он на нее смотрел: в глубине этих глаз, насыщенно-зеленого, как весенняя трава, цвета, билось само средоточие жизни.

Теперь Льер уже не представлял, как можно было столь хладнокровно обсуждать убийство этой женщины.

Впрочем, когда они его обсуждали, он ее не знал.