Последнее относилось к зверенышу, который явно примеривался, чтобы броситься на вошедшего и вцепиться ему в сапог. Вчера, когда котенок приходил в себя после заклинания, я сидела рядом с ним и обнимала до тех пор, пока он перестал испуганно дергать лапами (подвижность возвращалась постепенно) и пищать. За это мне хотелось запустить в вошедшего подносом, но что-то подсказывало — его непробиваемость не прошибет даже поднос.
Бъйрэнгал, недовольно рыча, приблизился ко мне, шипы снова стали темнеть.
— Что это было? — поинтересовалась я, глядя на мужчину.
— Ты предлагаешь мне общаться с тобой так?
— Ну, вам не привыкать общаться со мной свысока, — хмыкнула я. — Так что я, пожалуй, посижу.
У него как-то резче обозначились челюсти, но Золтеру это шло.
— Если ты про шипы, — произнес он, приблизившись, — то красный цвет означает, что он готов их выбросить, защищая тебя. И умереть. Бъйрэнгалы умирают, когда теряют шипы.
— Эй, малыш, — сказала я, наклонившись к утробно рычащему котенку, — давай обойдемся без геройств, хорошо? Мне не нужно, чтобы из-за меня кто умирал. Особенно такая прелесть, как ты.
Прелесть наклонила голову, глядя мне в глаза.
— И потом, если ты умрешь, я останусь совсем одна. Некому будет меня защищать.
— Прекрати паясничать! — донеслось сверху.
Я подняла голову.
— Простите, я забыла, что вы здесь. Вы что-то хотели?
Золтеровы глаза привычно потемнели.
— Тебя ничему жизнь не учит, Лавиния?
— Нет, ну почему же, — я улыбнулась. — За время нашего знакомства я научилась многому. Хочешь каткан?
Последнее относилось к котенку, который поглядывал то на Льера, то на меня. Я на Льера старалась вообще не смотреть: после случившегося видеть его под личиной Золтера было как-то неправильно, дико и… больно. Что самое удивительное, стоило ему появиться — равнодушия как не бывало!
— Завтра ты будешь присутствовать со мной на празднике рождения Двора Смерти.
— Не буду.
— Лавиния.
— Ваше аэльвэрство? — я снова вскинула голову и не без удовольствия отметила, как его перекосило от обращения.
— Не заставляй меня быть с тобой жестоким.
— Да кто же вас заставляет?! — искренне изумилась я. — Хотите — будьте. Не хотите — не будьте, это только ваш выбор.
— Хватит!
Он подошел ко мне так резко, что бъйрэнгал снова зашипел. Вздернул меня на ноги, сжимая плечи так, что кожа вспыхнула даже под платьем.
— Уберите свои монаршие… руки, — сказала я, глядя в полыхающие чужие глаза. — Я не пойду с вами никуда, ваше аэльвэрство, а вы не станете настаивать, потому что в противном случае вам действительно придется меня наказать. В отличие от вас я не собираюсь притворяться, что все хорошо. Не собираюсь терпеть ваше присутствие, и не собираюсь вам улыбаться. Ни вам, ни вашим подданным. Ты ведь этого хотел, Льер? Хотел получить трон, а тут все так удачно сложилось? Тебе даже не пришлось его убивать, нужно было просто заставить… подвести меня к этой мысли, правда? Ты заставил его поверить в то, что между нами что-то было. Заставил его выйти из себя. Заставил меня ненавидеть его. Все просто и-де-аль-но!
Полог безмолвия растянулся над нами еще до того, как я заговорила о наказании, но сейчас мне больше нечего было сказать. Я сказала все, что думаю, все, что чувствую, и мне было совершенно неважно, что со мной будет дальше.
Наверное, неважно. Мне очень хотелось в это верить, потому что глядя в эти глаза я видела другие, совершенно другой образ, который придумала сама. Совсем как когда-то с Майклом.
— Ты действительно этого хочешь, Лавиния? — холодно спросил он. Очень холодно: настолько, что его побелевшие губы казались покрытыми инеем. — Хочешь остаться в этой комнате навсегда? Никогда из нее больше не выходить?
— Единственное место, куда я хочу отсюда выйти, — ответила я, — мой родной мир.
— Что ж. — Его пальцы замерли в дюймах от моего подбородка, так и не коснувшись кожи, но каким-то образом умудрившись обжечь. — Значит, останешься. Будешь сидеть здесь, пока сама не попросишь меня о возможности покинуть эту спальню.
Льер повернулся, окатив меня холодом набирающей силу смерти и тонким ароматом неизвестных мне трав.
— Ненавижу тебя, — выдохнула ему в спину.
Широкую спину, обтянутую темно-синим, контрастирующим с закатным пламенем волос Золтера.
Движение я почти уловила, и даже почти отпрянула, когда сильная ладонь легла на мою шею, возвращая назад. Прикосновение губ вышло неожиданным, диким и острым, совсем как тот поцелуй на охоте. Невыносимо-коротким, оборвавшимся ожогом укуса и непонятной дрожью, прокатившейся по всему телу.
Льер разомкнул губы, по-прежнему касаясь моих.
— Твоя ненависть, — произнес он, и от этого не-поцелуя вспыхнули щеки, — такая сладкая, Лавиния. Продолжай.