Заклятая подруга

С трудом удержавшись, чтобы не поддать возившемуся в коридоре Геннадию под мускулистый зад, обтянутый дорогими брюками, Лера, стиснув зубы, захлопнула дверь и тихо завыла. Без слез.

Сырой февральский вечер бился в окна метелью и завывал в вентиляционных шахтах. Лиза лениво наблюдала, как Даниэль смешивал какой-то замысловатый коктейль. Он был обстоятелен и зануден во всем. И что самое дикое – экономен до неприличия. Лизавета всегда знала, что настоящий мужчина широк душой и щедр на материальные блага и чувства. Но не Танненшток. Даже для этого коктейля он притащил из гостиницы какие-то узкие рюмочки, ингредиенты и спиртное в мелких бутылочках.

– Не покупать же специально, – пояснил он Лизе. – Вдруг тебе не понравится. И что тогда – выбрасывать?

Если бы Лизавета планировала с ним что-то серьезное, подобное скопидомство заставило бы ее переживать и страдать, как это обычно делают женщины, еще надеющиеся подогнать суженого под придуманные и продуманные лекала. Но ей было проще. На шефа Лизавете было глубоко плевать. Ей нужен был мужчина, болтающийся по дому и создающий иллюзию устроенной и нормальной жизни. Танненшток не пачкал, не требовал денег и не надоедал. Кроме того, он сделал ее директором бизнес-центра, и теперь у Лизы был свой светлый кабинетик, приличная зарплата и минимум обязанностей. Она приняла это как должное. Приходил он нечасто, поскольку бурным темпераментом не отличался, но главное, что он просто был. Не заполнял пустоту, которая образовалась у Лизы в душе, но делал нечто такое, от чего становилось легче. Наверное, он ее по-своему любил. Это была тонкая ниточка, связывавшая Лизавету с реальностью. Но иногда достаточно и ниточки.

У Леры такой ниточки не было.

В ночь перед походом к врачу она лежала в постели, вытянувшись, сложив на груди руки, и представляла себя в гробу. Родственников у нее не было, поэтому в роли плакальщиц она мысленно расставила у домовины подруг и начала фантазировать на тему своего наряда и цветов.

– Надо будет оставить точные указания, чтобы сделали все по-человечески, – озабоченно пробормотала она, вообразив, как кто-то по недомыслию натянет на нее скобарское платье с люрексом, а в гроб напихают лилии, которые Лера терпеть не могла. Организация собственных похорон настолько утомила ее, что к моменту выбора места для поминок Лера сладко заснула.

Утром она встала с больной головой, раздраженная своим упадническим настроением накануне.

– Мы еще пободаемся! – пообещала Лера своему бледному отражению и стала пить кофе.

Аппетита не было. Собственно, его не было уже давно. Сначала Леру это даже радовало, потом она все чаще стала ощущать слабость, а однажды едва не потеряла сознание в лифте. Под глазами появились мешки, а вскоре она поняла, что все плохо. Это произошло случайно. Валерия лежала в постели и любовалась своим плоским животом. Он был даже не плоским, а впалым. И тут она впервые заметила, что впалости больше нет. Там внутри что-то было. В том, что это не беременность, Горецкая не сомневалась ни секунды. Когда столько лет мотаешься по разным врачам и выкидываешь на них кучу денег, свои перспективы и возможности знаешь наизусть. А если не беременность, то оставалось только одно. Интернет услужливо подкинул ворох диагнозов на выбор, с подробнейшим перечнем симптомов и последствий. Районный терапевт, в кабинете которого Валерия была впервые в жизни, легко подтвердил ее опасения, лишь мельком глянув страдалицу. Ей дали ворох бумажек с направлениями на анализы и велели бегом нестись к онкологу, выдав талончик вне очереди.

И вот именно сегодня начнется самый страшный и самый черный этап ее жизни.

Лера попробовала петь в душе, но, нахлебавшись воды, злобно вытерлась полотенцем и порычала на свое отражение. Раньше это помогало. Сегодня не тот случай. Рычание больше походило на блеяние. Предстояло отсидеть полдня на работе и лишь потом идти на приговор.

– Не дождетесь! – крикнула Лера в пустоту квартиры, захлопывая за собой дверь.

Маргарита Соловьева сидела на рабочем месте с перевернутым лицом. Она бессмысленно перекладывала бумажки, судорожно подравнивая пачки и снова рассыпая их веером.

– Это что, ты так за меня переживаешь? – бодро поинтересовалась Горецкая, старательно хорохорясь.

Ей было так пакостно, что даже мелькнула подлая мысль: а не взять ли отгул? Слезы подступали, грозя в любой момент прорваться и хлынуть водопадом.

– На меня анонимку написали, – дрожащим голосом сообщила Рита. – Шеф вызывал.

– Чего? – обалдела Лера. – На тебя? И что, ты родину продала? Или натырила для своего Лешки стирательных резинок из директорских запасов?

– Я клиенту нахамила, и он сказал, что это недопустимо для уровня нашего отеля. То есть не сказал, а написал.

– А зачем ты ему нахамила? – удивилась Горецкая и потерла переносицу, вообразив, как выведенная из себя домашними проблемами подруга орет на какого-нибудь трепетного туриста, желающего забронировать в Петербурге люкс с видом на Кремль.