И правда, чего я так разозлилась? Дмитрий же доброе дело сделал, а во мне, похоже, бабская дурость взыграла. Свободы подавай… Есть она у меня и что? Стала я счастливее? Нет, однозначно. Наоборот волком иногда хочется взвыть. Но самое смешное, что только Дмитрий крошку от каравая свободы попробовал оторвать, я взбунтовалась. Хороша!
Я вздохнула, вернулась в избу, закрывая дверь. Переоделась под внимательным взглядом Сени, разогрела похлебку, но есть не хотелось. Хотелось плакать и проклинать все на свете.
– Ты чего, Ядвига? – Сенька прыгнул мне на колени, потерся носом о ладони.
– Устала я что-то, Сень.
– Так отдохни. Забирайся на печь, поспи. Сон многие печали забирает.
Кот лизнул мой нос, мяукнул и снова потерся мордочкой, но на этот раз о щеку. Я вздохнула, жалобно всхлипнула и полезла на печь.
И стыдно было признаться, что больше всего я расстроилась из-за того, что не меня Дмитрий защищал, а старуху. И как тут снять заклятие? Да никак! С чего я вообще стала думать, что подобное вдруг теперь возможно, раз этот мужчина рядом? Ох, глупа ты, Ядвига… Дмитрий же… Куда ушел? Зачем? Я попыталась подняться, но тело одолела какая-то странная слабость. Я же не могла заболеть? Но перед глазами появилась темнота, и я провалилась в забытье.
Леший новостями не порадовал. Говорит, Марьяна какую-то новую пакость изобрела, чтобы на расстоянии до Ядвиги можно было дотянуться.
– Что ты слышал? – перекричать шум дождя получалось с трудом.
– Что наговор она сделала. Какой – не ведаю, но Ядвига умрет, если ты не спасешь.
– Наговор? Именно я?
– А кто еще? Ты же ее суженый.
Леший поморщился, задевая еловую ветку.
– Иди лучше, чует мое сердце, что беда будет. Ох, чует.
Я оглянулся на чащу, тонущую под нитями дождя.
– Не беспокойся за богатыря. Он уже и думать забыл про Ядвигу. Не вернется. Поплутает немного да в деревне окажется. Не доглядел я, с кикиморой засиделся.
Я вздохнул. Сколько просителей к Ядвиге ходит? Как она с ними справляется? Впрочем, неудивительно, что и меня за одного из них приняла. Ничего, суженая, теперь о тебе есть кому позаботиться.
Окна избушки встретили меня темнотой. Я кинулся вперед, распахнул двери. Навстречу выскочил кот.
– Жар у нее, в бреду мечется. Под дождь выскочила, когда ты ушел.
Кот жалобно мяукнул и уставился на меня, явно ожидая, что помогу. Я намочил полотенце, положил Ядвиге на лоб, укрыл одеялом. Щеки у нее горели, губы бессвязно что-то шептали. Простуда или наговор? Поди разбери.
Остаток дня делал компрессы, заставлял пить отвары из трав, что она же сама и собирала, пытался сбить жар. Ночью мы с котом от Ядвиги не отходили, но наша забота ей не сильно помогала.
Через двое суток жар стал сильнее, моя суженая стала проваливаться в забытье, Сенька метался по избе, не зная, что предпринять, а я старался вспомнить хотя бы один из батюшкиных рецептов от неизвестной хворобы. И в то же время понимал: не поможет. Наговор все же. Не иначе.
Сон сморил меня на четвертые сутки. И снилось мне, что есть цветок белоснежный, растущий посреди болота. Манил он, звал, и голос чудился, обещал, что растворю волшебный цветок в воде, избавится Ядвига от болезни.
Я поднялся, умылся ключевой водицей, рассказал коту о наговоре. Сенька смешно таращил глаза и кивал, словно вспоминая, что его хозяйка вела себя весьма странно.
– Думаешь, стоит идти на болото? Там же нечисть. Дух свои топи, знаешь, как бережет? Сколько добрых молодцев сгинуло…
– А есть другие варианты, Сень? Не просто так же мне приснился способ, как снять чужие чары!
Я посмотрел на Ядвигу, которая издала стон и перевернулась на другой бок. Если умрет – и мне не жить без нее. Виноват буду, что не уберег, не защитил, струсил… Поцеловать бы на прощание эти сухие горячие губы, прошептать заветные слова, что на сердце… Может, услышит, одолеет хворь…
– Приглядишь?
– Ты, главное, вернись, – тихо ответил кот, таким образом желая мне удачи.
Почему же так темно? Хоть бы луч света… Один-единственный.
Ничего.
А тут как чернила, которыми батюшка любил подписывать договоры с послами, пролиты.
И время от времени чудится, будто кто-то меня зовет, манит, обещает что-то… Глупости, конечно. У темноты не может быть голосов. Только я об этом подумала, как в странном то ли сне, то ли забытье, хлынули со всех сторон невиданные чудовища, схватили меня, потащили.
Не вырваться. Я даже не пытаюсь. Такой меня страх одолел, что ни ногой, ни рукой не пошевелить. А чудовища хрипят, плечи острыми когтями царапают, рычат… И почему я, как нормальная девица, не могу упасть в обморок? Даже во сне не получается. Марьяна, сестрица моя родная, чтоб ей икалось, в детстве, как что не по ее выходило, сразу разыгрывала хворь. Да так искусно, будто и не царевна она вовсе, а балаганная артистка.