Заклятие духов тела

Шло время, я окончил журфак, поработал корреспондентом в разных не очень крупных газетах, пробовал писать серьезную прозу, но без успеха, в конце концов устроился в обычную школу учителем литературы, а подрабатывал переводами, благо французский я знал хорошо.

Егор сразу после окончания института был распределен в какое-то закрытое военное учреждение, его рекомендовал туда руководитель. Сначала я даже решил что он пошел в разведку, ведь специалистов суахили очень немного, а должна же быть в стране и африканская разведка? Но через некоторое время Егор рассказал кое-что о своей работе. По его словам, спецотдел занимался шаманством – разнообразными заклятиями, проклятиями и прочей чепухой. Несколько раз Егор летал в длительные командировки – то ли в Уганду, то ли в Никарагуа, то ли в ЮАР. Не очень себе представляю как происходил обмен опытом между майором российского военного института (а Егор по своей линии дослужился до майора) и местным шаманом ободранного племени. Однако квартира Егора неустанно наполнялась какими-то погремушками, стручками гигантских акаций, бубнами, масками, перьями, и в конце концов превратилась в подобие краеведческого музея, к досаде Инги, жены Егора, которая со смехом жаловалась что муж не разрешает ей вытирать пыль со своих штуковин.

Я часто бывал у них дома и Егор выкладывал мне свои мистические теории. Очень странное это было зрелище – высокий, стройный майор в штатском, восседая в шлепанцах на кожаном кресле и поглаживая рукой лежащий на столе закопченный череп (этот ископаемый сувенир Егор раздобыл еще во времена юности, когда увлекался сатанизмом), рассказывает о том, как далекие шаманы лепят из воска фигурку врага и протыкают ей иглой руку, после чего у врага отсыхает рука... По-моему он в это сам верил. Я совсем уже было решил, что у себя в институте они только и занимаются обсуждением этих баек, но потом узнал от Егора, что от изучения шаманских обрядов и снадобий они получают практическую пользу – например разрабатывая «наркотики правды». Сам Егор к тому времени прошел какие-то спецкурсы и превосходно разбирался в химии, особенно в лекарствах. По моему его новой специальностью были как раз наркотики, он мог часами рассказывать про яд кураре, скополамин, тетродотоксин, про жаб, змей, рыб, жуков и прочую нечисть.

Я вздохнул и вынырнул из вороха пыльных воспоминаний и взгляд, сфокусировавшись, заскользил по кухне – по давно не мытым обоям, зеленоватым подтекам на потолке, по плите, покрытой багровой коркой копоти, табуретке с распахнутым на ней алым горлом дипломата, столу, чашке безнадежно остывшего чая, маленькому кассетнику и серебристому конверту. Почему-то из головы не шел этот страшно глупый листок с текстом, он как бы незримо присутствовал во всех моих мыслях на каком-то дальнем плане – серой тихой тенью. Я уже почти не помнил какая именно сумбурная чушь там была, но в голове как тонкая бесцветная заноза засел сам его тяжелый бесформенный образ. Неожиданно мне пришла в голову сумасшедшая мысль, и я вздрогнул – ведь кто знает Егора, вдруг листок пропитан одним из их ядов, который впитывается в кожу рук или распыляется в воздухе? Я рефлекторно сделал судорожный выдох и дернулся, но тут же с облегчением отбросил эту мысль – вряд ли Егор стал бы хранить свои яды в обычном бумажном, хоть и посеребренном конверте. Хотя кто его знает, ведь он сам умирает. Или уже умер? Половина второго ночи. Я нервно зевнул, подобрался, и снова погрузился в воспоминания.

* * *

Хорошо что я догадался взять с собой белый халат. Но все равно в корпус меня пустили не сразу, долго разбирались, смотрели паспорт, звонили куда-то. Наконец за мной пришла медсестричка, она молча провела меня по гулким коридорам и тихо ввела в палату. Наверно она же мне и звонила утром по его просьбе.

В палате было прохладно и душно. Я не сразу узнал Егора – укрытый простынями, он лежал, закрыв глаза и тяжело дышал. Похоже он спал. На лице его была кислородная маска, рядом блестел штатив капельницы и громоздились еще какие-то аппараты, своими проводами и трубочками опутывавшие кровать. Потом, уже на обратном пути, медсестричка мне сказала, что это был аппарат искусственного кровообращения и искусственная почка – их подключают к Егору три раза в сутки и во время приступов. Но она так и не назвала диагноз.

Я стоял и смотрел на него, и Егор открыл глаза, вынул из под простыни призрачную руку и убрал с лица маску. Лицо его, когда-то холеное и упитанное, сейчас было худым до неузнаваемости.

– Хорошо что ты пришел. – прошептал он и еле заметно взмахнул рукой.

Тут же я почувствовал за спиной тихое движение воздуха – медсестричка вышла из палаты.

– Егор, что с тобой случилось? – тупо спросил я почему-то тоже шепотом.

– Все. Со мной кончено.

Я вдохнул и собрался было уже возразить что-то, но он опередил меня – поморщившись, отмахнулся еле заметным движением руки и заговорил снова.

– Потом, потом, у меня очень мало времени. Слушай, у меня к тебе последняя просьба, мне больше не к кому обратиться. Обещай что выполнишь ее!

– Обещаю. – ответил я.