— Получилось. Отчасти. Он насытил жажду разрушения Каллерво на какое-то время. Но Ги не достиг своей цели, которая заключалась в том, чтобы победить Каллерво раз и навсегда. Ты хочешь заплатить такую цену? Чтобы твои страдания стали жертвой, которая заставит Каллерво на короткое время прекратить свои нападения? А когда он измучает тебя и отшвырнет в сторону, он вернется за бо́льшим — за новыми жертвами, новыми формами разрушения.
Конни снова села на пол, больше не желая быть в центре зала и в центре особого внимания, но не знала, куда еще сесть.
— Но ведь Ги знал, что есть способ победить его, верно? — сказала она, все еще упрямо защищая память предшественника, как последний оставшийся в живых боец защищает обреченную крепость. — Он что-то готовил.
— Он потерпел поражение, — заключил Орленок.
Он ловко поднялся на ноги, подошел к ней и сел по-турецки напротив нее; его бронзовое лицо было спокойно. Только огонек, горевший в глубине глаз, выдавал его тревогу. Конни опустила голову, так что он не видел выражение ее лица. Он мягко взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Слезы потекли у нее из глаз, когда она встретилась с ним взглядом.
— Мы запрещаем тебе идти дальше этой дорогой, Универсал. Ты поняла?
Конни почувствовала, как присутствие всех мифических существ проникает в ее сознание, чтобы подкрепить запрет Советника от Группы Крылатых созданий. Она не хотела пускать их к себе в голову: и так слишком многое там происходило в тот момент. Одним быстрым движением она воздвигла против них броню, закрывая вход, и вскочила на ноги, оттолкнув руку Орленка.
— Я поняла, — с горечью сказала она. — Но я не согласна.
И, резко развернувшись, она вылетела из зала.
8
В одиночестве
Когда они на следующий день возвращались на поезде домой, Конни всю дорогу молчала. Кол краем глаза наблюдал за ней, а она листала книгу, которую взяла в основном хранилище библиотеки: «
— Эй, Конни, хочешь мятную конфету? — спросил он, протягивая пакетик, который он держал в кармане для Мэгза.
Она молча покачала головой.
— Ага, я возьму одну! — сказал Саймон, залезая рукой в пакетик. Являя собой совершенный контраст с сестрой, Саймон был в самом лучшем расположении духа.
— Руки прочь! — расхохотался Кол, бросая ему одну-единственную конфету, которую Саймон поймал на лету.
— У тебя явные задатки принимающего в крикете, не то что у твоей сестры, — поддразнил его Мак, потрепав Конни по волосам.
Она увернулась, и Мак быстро отдернул руку, которую, как обычно, ударило электрическим разрядом.
— И почему я всегда забываю о ее защите? — уныло сказал Мак. Он снова повернулся к Саймону, с которым разговаривал до того, как Кол начал угощать конфетами. — И что они сказали тебе потом?
— Сказали, что я должен пройти ускоренную программу обучения, — гордо сказал Саймон. — У них есть для меня особое задание.
«
— Да? И какое же?
— Они хотят, чтобы я помог поймать Химеру, тогда Конни снова сможет выходить из дома и гулять.
— Ясно, — сказал Кол и взглянул на Конни, которая наклонилась вперед, стараясь приподнять книгу, так что волосы закрыли ее лицо.
Может, проблема в этом? Может быть, ей не нравится, что ей велели оставаться в Гескомбе? Другая мысль поразила его. Или, может быть, она завидует особенному отношению к Саймону? Разумеется, нет. Невозможно быть таким, как Универсал. Дар Саймона, хоть и уникальный, все равно не шел ни в какое сравнение с ее даром.
— Я так и сказал, когда услышал об этом. — Саймон светился изнутри. — Они должны договориться с моей школой, и тогда я смогу продолжать учебу в выходные. Кажется, один из учителей состоит в Обществе — мистер Готорн, учитель естествознания; я бы ни за что не догадался: он выглядит таким обычным. Они собираются специально для меня привезти сюда немейского льва.
— Здорово, правда, Конни? — спросил Кол, оборачиваясь к ней.
Она помолчала, потом сказала:
— Я рада, что они собираются как следует подготовить Саймона…
Она захлопнула книгу.
— Но им не следует использовать Саймона, чтобы изловить Химеру: это слишком опасно.
— Ну хватит! — возмутился Саймон. — Вечно ты пытаешься все мне испортить.
Конни была в ярости:
— Не будь таким глупым.
— Глупым! — теперь Саймон разозлился. — Ты не понимаешь. Ты никогда ничего не понимаешь.