Капсул хватало на сутки-двое, потом боль возвращалась. Но зеркало было более жестоким. Видеть свое исхудавшее, истерзанное тело, шрамы, уродство, для девушки было хуже смерти.
Она почти не переставала рыдать, слезы текли сами, будто бы в планах было наплакать море.
Дверь заскрипела, приходя в движение. Нильду затрясло. Она не смогла принять позу покорности, судорога била тело. Пусть уже убьет. Пусть уже все кончится тьмой и небытием.
– Прошу, – он втолкнул в камеру темноволосую девушку в коротком платье изумрудного цвета.
Лицо монстра, как всегда, было скрыто магической вуалью за ней черты расплывались, но Нильда знала его имя. И мысленно назвала его несколько раз.
Девушка обвела помещение тяжелым взглядом, прошлась по лицу перепуганной Нильды. Глаза чуть вспыхнули, но страха в них не было, лишь тяжелая решимость.
– Смотри, что тебя ждет. Сломаю, выбью из тебя всякое сопротивление, научу встречать как собака, провожать, целуя ноги. Изуродую. Просто подумай, сколько раз я тебя трахну?
– Мне плевать, – ответила Беатрис. – Ключ ты не получишь. Моя жизнь значит мало. Просто последняя Луцерос.
– Ты такая смелая, потому что мы еще не начали, – заметил мужчина.
Беатрис молчала. Она боялась, хоть и не показывала этого. Эффект был произведен.
– Темная хочет моей смерти, – наконец, заговорила она. – Так или иначе, это произойдет скоро. Значит и терпеть недолго.
– Я уговорю ее передумать, – хохотнул мужчина.
Беатрис вспомнила слова Ртии о нитях вероятности, при которых Темная не могла захватить мир, пока жива последняя Луцерос. Долго мучиться не придется. Даримора ударит раньше.
Мужчина дернул ее за руку и придавил к стене. Нож прошел от горла до пупка, разрезая платье. Он не беспокоился, о девушке, зацепил лезвием кожу, оставил порез.
– Сладкая ли у тебя кровь? – спросил он, дурея от запаха.
Беатрис закрыла глаза, делая вид, что близка к обмороку. Она умоляла богов, чтобы кровь капнула на пол, а еще лучше – на стены. Каждая капля будет крошечным окошком к ее магии. Затем она вспомнила, что в камере есть зеркало. Только бы коснуться его глади. Это не бездушные кирпичи и камни, не дерево и не металл. Зеркало могло дать ей много больше, надо лишь, чтобы на него попала кровь.
– Боги, у меня останется шрам! – взвизгнула Беатрис. – Нет! Только не на моем теле! Умоляю, дай заживляющее зелье!
– Неет, – прошептал садист. – Нет, никакого зелья. Я оставлю на тебе кучу отметин, шрамов, ожогов, или же ты отдашь мне ключ…
Беатрис заставила себя зарыдать:
– Не порть моей красоты, не превращай меня в уродку, как ее, – она ткнула пальцем в сжавшуюся на полу девушку.
– Не сразу, Луцерос, не сразу. Некоторое время ты еще полюбуешься на себя. В это зеркало.
Он толкнул ее так, чтобы она встала напротив. Одного мгновения хватило, чтобы она упала на серебристую гладь, пачкая ее кровью.
В этот момент в дверь постучали.
Мужчина в ярости дернул ручку на себя. Ему подали устройство, и он некоторое время изучал данные.
– Придется отложить наше знакомство, – усмехнулся он. – Подумай пока, Беатрис, ведь ты можешь просто вернуть мне ключ и тогда не повторишь участь этой… шлюхи… не помню ее имени.
Он подошел к девушке и жестко связал ей руки и ноги.
– Через некоторое время кровоток замедлится. Ты будешь ждать меня с надеждой, потом с отчаянием. Будем надеяться, что я вернусь до того, как изменения станут необратимыми.