Заклятие параноика (сборник)

Капитан погрузился в глубокие размышления. Причудливого облика кентавр, с той разницей, что нижняя часть туловища оканчивалась не ногами и копытами, а гусеницами из металлических пластин. Затем поднял голову и нажал на кнопку радиопередатчика.

– Гомес, пришли-ка сюда Монтойю Великолепного с его ружьем-транквилизатором.

– Понял.

Капитан взглянул на Шапиро:

– Вдобавок ко всему прочему я из-за вас потерял тут робота. А он стоит столько, сколько тебе и за десять лет не заработать. Лопнуло мое терпение! Я собираюсь утихомирить твоего дружка раз и навсегда, да!

– Капитан… – Шапиро хотел было облизать пересохшие губы, но не сделал этого. Он знал, что это произведет дурное впечатление. Ему не хотелось показаться капитану трусливым, истеричным или сумасшедшим. Ведь именно такие люди склонны нервно облизывать губы. Нет, ему никак нельзя производить на капитана подобное впечатление. – Капитан, я ни в коей мере не могу, не имею права давить на вас, но надо убираться с этой проклятой планеты, и чем скорее мы это…

– Да заткнись ты, придурок! – с некоторой долей добродушия огрызнулся капитан.

С гребня ближайшей к ним дюны донесся тонкий высокий вскрик:

–  Не смей меня трогать! Не подходи! Оставь, оставьте меня, все оставьте!

–  Большой индикт достать амби,  – мрачно заметил Дад.

–  Чать его, да, монтой!  – кивнул капитан и обернулся к Шапиро: – А он совсем свихнулся, верно?

Шапиро пожал плечами:

– Не вам о том судить. Вы просто…

Почва снова дрогнула. Подпорки заскрипели еще сильнее. Радиопередатчик запищал. Из него донесся дрожащий, испуганный голос Гомеса:

– Пора убираться отсюда, шеф!

– Ладно. Знаю.

На трапе появился коричневый человек. Рука в перчатке сжимала пистолет с необычайно длинным стволом. Капитан ткнул пальцем в дюну, где находился Рэнд:

–  Ма, его, Госди! Можешь?

Монтойя Великолепный не обращал ни малейшего внимания ни на ходившую ходуном почву, вернее не почву, а остекленевший песок (кстати, только тут Шапиро заметил, что по оплавленной поверхности веером разбегаются глубокие трещины), ни на скрип и стенание подпорок, ни на распростертого на песке робота, который теперь мелко сучил ногами, словно копая себе могилу. Секунду он изучал видневшуюся на гребне дюны фигуру.

–  Могу,  – ответил он.

–  Бей! Достань его, рад Бо!  – Капитан сплюнул. – И если отстрелишь ему клюв, а заодно и черепушку, я не возражаю. Нам лишь бы успеть взлететь.

Монтойя Великолепный поднял руку с пистолетом. Жест на две трети рассчитанно-небрежный, на треть чисто автоматический. Однако даже пребывавший в состоянии, близком к истерике, Шапиро заметил, как Монтойя слегка склонил голову набок и прищурился. Как и у многих членов клана, оружие стало частью его самого, превратилось в некое естественное продолжение руки.

Затем послышался негромкий хлопок – «пуф!» – и из ствола вылетела стрела, начиненная транквилизатором.

Из-за дюны взметнулась рука и перехватила стрелу.

Крупная, костистая коричневая ладонь – казалось, она сама была сделана из песка. Она взметнулась в воздух вместе с облачком песчинок, затмевая блеск стрелы. Затем песок с легким шорохом опал. И руки уже видно не было. Невозможно было даже представить, что она была. Но все они видели.

–  Ма ашу, вот эа а!  – заметил капитан безразличным тоном.

Монтойя Великолепный повалился на колени и запричитал:

–  Го сусе, ми иио ушу! Да коит он иром…

Шапиро с изумлением осознал, что Монтойя читает отходную молитву на своем тарабарском наречии.

А вверху, на гребне дюны, подпрыгивал и содрогался Рэнд, издавая пронзительные торжествующие взвизги. И грозил небесам кулаками, вздымая вверх руки.

Рука. Так это его РУКА. С ним все нормально… он жив! Жив, жив!

–  Индик!  – рявкнул капитан, обернувшись к Мон-тойе. – Нмог! Кнись!

Монтойя умолк. Какое-то время он смотрел на Рэнда, затем отвернулся. На лице его отражался почти благоговейный ужас.

– Ладно, – буркнул капитан. – С меня хватит! Пора!

Он надавил на две кнопки на приборной доске, находившейся у него на груди рядом с передатчиком. Механизм, должный развернуть его гусеницами к трапу, не работал – лишь слабо попискивал и скрипел. Капитан чертыхнулся. Земля под ногами снова задрожала.

– Капитан! – Голос Гомеса звучал совершенно панически.

Капитан ткнул пальцем в другую кнопку. Гусеницы нехотя, со скрипом, развернулись. И двинулись к трапу.

– Проводи меня! – крикнул капитан Шапиро. – У меня нет этого гребаного зеркала заднего вида! Там что, правда была рука?

– Да.

– К чертовой матери отсюда, и побыстрее! – воскликнул капитан. – Вот уже лет пятнадцать как потерял член, но ощущение такое, что того гляди описаюсь от страха.

Трах! Под трапом внезапно осела дюна. Только то была вовсе не дюна. Рука…

– Проклятие! – пробормотал капитан.

А Рэнд подпрыгивал и верещал на своей дюне.

Теперь уже жалобный скрежет издавали гусеницы под капитаном. Металлический корпус, в который были закованы голова и плечи, начал запрокидываться назад.

– Что…

Гусеницы заблокировало. Из-под них ручейками сыпался песок.

–  Поднять женя!  – завопил капитан, обращаясь к двум оставшимся роботам. – Давайте же! ЖИВО!

Щупальца послушно обвились вокруг его гусениц и приподняли капитана – в эти секунды он выглядел крайне нелепо и неуклюже и походил на студента, которому товарищи по комнате решили устроить «темную». Он нашаривал пальцем кнопку радиопередатчика.

– Гомес! Последний отсчет перед стартом! Живо! Давай!

Дюна у подножия трапа сдвинулась. Превратилась в руку. Огромную коричневую руку, которая вцепилась в ступеньку и начала карабкаться вверх.

Шапиро с криком отпрянул от руки.

Ругающегося на чем свет стоит капитана внесли в корабль.

Трап втянули наверх.

Рука свалилась и снова стала песком. Стальные двери задвинулись. Двигатели взревели. Грунт уже больше не держал. Времени не осталось. Шапиро, вцепившегося из последних сил в корпус корабля, отбросило в сторону и тут же расплющило в лепешку. Перед тем как провалиться во тьму небытия, он краешком угасающего сознания отметил, как песок цепляется за корабль мускулистыми коричневыми руками, как старается удержать его, не пустить…

А в следующую секунду корабль взлетел…