– Мы идем вместе, – промолвил он. – Рука об руку, движимые одной целью. У него нет сердца, и я вырву свое из груди, не дожидаясь, пока горячие пульсации станут помехой тому, что я вижу, чувствую, предвкушаю денно и нощно. Иначе зачем мы родились в одну эпоху? Его солнце должно было закатиться до того, как взошло мое, иначе пожара не миновать. Клянусь Верховными духами! О, оно разрастается, это широкое кровавое сияние! Я иду за ним – ты не посмеешь заманить меня туда, куда мне нет пути. Ха! Оно заполнило все вокруг – чернота, чернота, где я? Почему погас свет дня? Какая беспросветная темень, дух! Перси! Я вижу конец моих сражений. Как бежит время – ты говоришь, двадцать лет? – отсюда они кажутся часом. Жизнь ускользает, это глоток вечности. Вечность! Бездна, бестелесная, бесформенная, куда мне плыть? Почему так тихо? Какое хладное молчание, какая безжизненная пустыня! Куда делись звезды? Говорите, я должен вспомнить? Тщетная надежда – мысль ускользнула. Низменное и высокое – везде я был велик, но я забыл свое величие.
Он замолчал, глаза смотрели в одну точку, безжизненное лицо посерело. Одна рука покоилась на груди, другая сжимала опору лампы, удерживая его на ногах.
Мое внимание было полностью захвачено речью Заморны, и я не заметил того, что происходило в дальнем углу гостиной.
Внезапно кто-то спросил:
– Вам случалось видеть его таким прежде, Мэри?
Я оглянулся. Господин в черном стоял рядом с герцогиней – эти напудренные волосы и чеканный профиль могли принадлежать только герцогу Веллингтону. На герцоге был дорожный костюм, вероятно, он прибыл только что.
На заднем плане маячила высокая мощная фигура мистера Максвелла-старшего.
Внешне королева Генриетта казалась собранной и невозмутимой, но с головы до ног ее сотрясала дрожь.
– Дважды, – отвечала она, – и оба раза наедине. До сих пор я не обмолвилась об этом ни единому живому существу. Ваша светлость знает о его припадках?
– Да, Мэри, бывало и хуже, по крайней мере опаснее. Элфорд здесь?
– Здесь, но умоляю вашу светлость не посылать за ним! Заморна не в беспамятстве. Малейшее движение или слабый звук разъярят его. Однажды я уже попыталась звать на помощь и до сих пор не могу забыть его взгляд и тон, когда он меня одернул.
– Хм, словно одержимый, – заметил мой отец. – Временами твой хозяин, Максвелл, становится исчадием ада.
Максвелл покачал головой.
– Послать за Уильямом? – прошептал он. – Он был с герцогом на Философском острове, когда у того помутился разум после смерти леди Викторин.
– Говорю вам, не стоит ни за кем посылать, – перебила Мэри. – Я попробую подойти к нему сама, если вы не решаетесь, Максвелл. Я не леди Викторин, которую он видит пред собой, хотя ее дух однажды уже стоял меж нами. Никому из живущих не понять, как тяжело тому, кто, подобно мне, боготворит Заморну и принужден наблюдать за ним в такие минуты. Ему ведомы откровения, недоступные прочим, а его воображение жарче угля. Смотрите, он пошевелился, я иду к нему!
Мэри подалась вперед, но сильные мускулистые руки герцога Веллингтона удержали ее.
– Назад, моя дорогая, в таком состоянии я ему не доверяю.
Заморна прошелся по гостиной, развернулся и приблизился к ним. Не хотел бы я там оказаться! Замерев в полу-ярде, он смотрел на них таким странным, таким невыразимо странным взглядом, что не подлежало сомнению: герцог не узнает ни отца, ни жены, ни Максвелла! Его глаза остекленели, а пристальный взор словно пронзал предметы насквозь, оставаясь неподвижным, лишь трепетали порой веки и длинные ресницы.
Призрачные видения, создания неукротимого воображения, скользили перед его мысленным взором, но вот и они улетучились. Герцог побледнел как мел, в углах губ появилась пена, мышцы на лице задергались.
– Уведите мою дочь, – обернулся герцог Веллингтон к Максвеллу. – Силком, если потребуется, а сами немедленно возвращайтесь.
Дворецкий подчинился, а мой отец тщательно затворил за ним все три двери, лишив меня обзора, – и более мне нечего об этом сказать.
– Вы здесь, отец? – удивился Заморна, входя на следующее утро в столовую герцогини. Он выглядел вполне здоровым, лишь на лице залегла тень усталости. – Когда вы приехали? Что случилось? Впрочем, кажется, я знаю. Письмо Нортенгерленда?
Герцог хмуро кивнул.
– Что ж, – продолжил сын, – я подверг этот вопрос всестороннему изучению, и вот результат моих размышлений.
Он протянул моему отцу набросок речи, которую впоследствии прочел на открытии ангрийского парламента.
– Когда вы это написали? – спросил Веллингтон, прочтя ее.
– Вечером!
– Вечером, мальчик мой? Невозможно! Вы сознаете, в каком состоянии были вчера?
– Состоянии, состоянии, – буркнул Заморна, словно прогоняя неприятные думы. – Этого я и боялся, ибо, проснувшись около полуночи, совершено не помнил событий прошлого вечера. И вы там были? Господи, надеюсь, больше никого? А Мэри… разумеется, достаточно взглянуть на нее – бледная, изнуренная, будь благословенна, Генриетта, когда-нибудь я тебя уморю, и ты от меня отвернешься – как отвернулся Он. Но я не виноват – это сильнее меня.