Заклятие счастья

– Да что-то с головой у парня того… С виду: красивый, сильный, а ум ребенка. Безобидный совсем. Если бы не старший брат, конечно, Мария его давно бы в интернат сдала. Стас его стережет, как пес цепной. Не позволял ни в детстве никому обидеть, ни теперь не разрешает матери его в интернат сдать. Отец-то их помер давно.

– А чем они вообще занимаются, Лагутины эти? – поинтересовался тогда Назаров, рассеянно листая семейные альбомы Беликовых. – Как живут?

– Мать с Егоркой на рынке торгует, Стас за товаром ездит. И не живут, скорее выживают. Если бы не Стас, голодали бы…

Крыша их дома давно требовала ремонта, а вот забор недавно менялся. И поставлен был на века – на бетонном основании, с кирпичными столбиками, с глухими металлическими пролетами. И ворота крепкие, не сразу возьмешь. Наверное, старшего брата заслуга. Младшего стережет. Чтобы не сбежал и не сжег тут все к чертовой матери.

Назаров со вздохом остановился у калитки дома Беликовых. Хотел позвонить, но тут заметил, что калитка не заперта и приоткрыта сантиметров на десять. И сразу сердце забухало, во рту стало сухо и лоб покрылся испариной.

Саша!

Он толкнул калитку ногой, влетел во двор Беликовых, стремительно осмотрелся, как бывало обычно при захвате, как если бы в руках у него сейчас был пистолет. Пистолета, конечно, не было, он сдал оружие на время служебной проверки. И захвата не было тоже. А вот страх – липкий, тягучий – присутствовал. И страх этот погнал его к дому и заставил ворваться без стука. И напугал до смерти бедную Сашу.

– Ты чего, Сережа? – ахнула она, пятясь от двери. – Случилось что? Мама? Ее нашли?

– Нет, не нашли.

Он выдохнул, вдохнул, заставляя сердце биться тише. Но черта с два оно послушалось! Виной всему, видимо, похмелье. Или Саша, стоявшая теперь перед ним в домашних сатиновых порточках в полоску и футболке цветом перекликающейся с одной из полосок на порточках. Волосы распущены, глаза заплаканы. Пальцы переплетены, прижаты к груди.

Господи! Как жалко-то ее! Жалко так, что все жилы сводит.

– Иди ко мне, – скомандовал он прерывающимся голосом и шагнул вперед…

Конечно, у них ничего не было! И Танька, вздумай ему предъявить обвинение в супружеской измене, была бы не права. У них ничего не было!

Или было?

Или все же что-то было, когда она бросилась к нему, обвила его шею руками, прижалась так крепко, так крепко, как десять лет назад, когда он чувствовал пульсацию каждого ее нерва?! Или было, когда она, рыдая и прижимаясь к нему крепко, без конца повторяла его имя и все шептала и шептала, как ей плохо, как ей больно, как страшно? Или было, когда он дышал и надышаться не мог ее запахом? Он помнил его, помнил этот особенный запах – перегревшихся на солнце фруктов и высохшей морской соли на коже.

– Сережа, как же так, а?! – Она подняла на него мокрые от слез несчастные глаза. – Как же дальше жить?!

Наверное, она имела в виду, как ей дальше жить без матери. Как она станет жить в этом огромном, пустом доме одна. Наверное, она думала именно об этом. Он думал о другом. Он думал о том, как станет жить теперь без нее?! Он же все помнил, не забыл! Каждая клетка его тела ее помнила! Поэтому ответил с горечью:

– Не знаю, Саша…

Они отодвинулись друг от друга, как по команде. Вот только что стояли, крепко обнявшись, и тут же мгновенно уронили руки и отступили на шаг.

– Прости, – прошептал он, качая головой. – Я не должен был…

– Прости, – ответила она и тоже качнула головой. – Ты тут ни при чем…

Она помолчала, кусая губы, потом позвала:

– Идем, я что-то покажу тебе.

Он послушно пошел за ней следом, стараясь не рассматривать ее. Как она идет, и домашние шлепки звонко щелкают ее по пяткам, как подпрыгивают ее волосы при ходьбе, как двигаются ее бедра. Ему не надо на это смотреть! Не надо!

Они вошли в ванную. Огромную, красивую. Дорогой, сверкающий чистотой кафель. Душевая кабина, большая ванна на чугунных, сверкающих позолотой, ножках, медные краны. В дальнем углу стиральная машина, рядом разложенная гладильная доска. На ней гора невыглаженного белья.

– Вот! – сразу ткнула Саша пальчиком в эту гору.

– Что это?

Он подошел, посмотрел. Сморщенный белоснежный пододеяльник, отделанный кружевами, лежал сверху.

– Это постельный комплект, который стирался в день ее исчезновения. Когда я пришла домой, стирка все еще шла. Я думала, что мама где-то рядом. Задремала… – воспоминания того ужасного вечера вновь вернулись, и голос ее задрожал. – Потом стирка закончилась, машинка запищала, я не стала доставать белье. Сначала вы тут все, потом Усов приехал. Забрал меня к себе. Я еле до утра дотянула, сразу уехала домой.

И вдруг она тронула его за локоть и зачем-то сказала:

– Сережа, у нас с ним ничего не было.

И он зачем-то сказал, кивая:

– Хорошо…

– Белье я достала утром. И еще удивилась тогда… – Саша нахмурила лоб, пытаясь подробно вспомнить, как выглядело ее удивление. – И еще удивилась тогда, с чего это мама поставила такой режим при стирке?

– Какой?

Он пока не понимал, куда она клонит.

– Кипячение!

– И что? Белое белье, логично.