Заклятие шамана

Однако тени иногда шевелились. Я приглядывался к ним, чего-то тревожился, а потом снова успокаивался. Это костёр даёт такие неверные отсветы, так что кажется, будто тьма то сгущается, а то вдруг редеет, и пространство колышется и дышит словно живое. Вот и Байкал-батюшка тяжко вздыхает в своём исполинском ложе, шумно бьётся о берег и о чём-то грустит. Костёр понемногу догорал. Дровишек я приготовил маловато. Да и где их взять на этом берегу? Тут и деревьев-то порядочных нет. А и были бы они – чем рубить станешь? Делать было нечего, пришлось укладываться спать. Я придвинулся к монолитной стене и влез в спальник. С одной стороны надо мной нависал массивный каменный выступ, с другой – было открытое пространство без края и границ. Угасающий костерок был чем-то вроде маяка, чтоб звери знали: сюда ходить нельзя, тут человек! Костёр, конечно, скоро погаснет, однако дымок долго ещё будет виться, и горелый запах тоже останется. На них вся надежда.

Нужно было поскорее уснуть, чтобы ночь прошла и утро наступило. Одной ночи на природе мне будет вполне достаточно – это я твёрдо решил. А утром – домой!

Незаметно для себя я уснул. Но сон был тревожен. Всё мерещились какие-то шорохи, словно кто-то большой и неповоротливый приближался ко мне, шумно вздыхал, переступал с ноги на ногу, а затем удалялся. Так работало воспалённое (а лучше сказать – испуганное) воображение. Я словно бы пребывал в двух мирах – действительном и мнимом. В действительном мире я спал, но краешком сознания чутко следил за обстановкой; из этой мешанины образов и впечатлений образовывались фантомы, о каких нормальному человеку лучше не знать. Вообще-то мне это было не впервой. Я и раньше плохо спал в палатке. Тут нужна многолетняя привычка. Крепость нервов. Равнодушие к самому себе. Да, равнодушие! А ещё – забвение себя, грубость чувств…

В какой-то момент я словно бы очнулся, мне вдруг почудилось, будто возле костра кто-то сидит. Я силился понять: во сне я это вижу или наяву. Не мог понять, открыты мои глаза или крепко зажмурены. Голова казалась неподъёмной, невозможно было пошевелиться или издать звук. Губы были словно склеены, я чувствовал на себе огромную тяжесть; мне было удивительно, что я могу сдерживать этот страшный вес и продолжаю дышать. Я почти уверен был, что сплю, но тут же спрашивал себя: как это может быть, что я сплю и понимаю, что это сон? Так может, это вовсе и не сон? Но тогда почему я не могу встать и свободно вздохнуть? Нужно прогнать наваждение, спугнуть тень! Сейчас я поднимусь во весь рост, и тень сразу же исчезнет. Но я не мог пошевелиться, а тень оставалась на месте. Я старался понять, что это такое передо мной, как вдруг тень пошевелилась. Это было человек! Вот его голова, плечи, согнутые ноги; сверху накинут какой-то балахон вроде того, что носят южноамериканские индейцы. Голова очень велика, на ней что-то вроде обруча, перья торчат полукругом. Я чувствовал, что он смотрит на меня. Во взгляде не было угрозы, но мне стало жутко. Хотелось проснуться и убежать. То и другое было выше моих сил. Я попытался зажмуриться, ничего не видеть, но и это мне не удалось. Ветер вдруг стих, и я услышал голос – не голос, а какой-то шелест. Так шипит столетняя пластинка.

Фигура вдруг покачнулась словно в замедленной съёмке и поднялась во весь рост. Сделала шаг, другой. Вот она уже стоит надо мной. Я вижу её боковым зрением, но по-прежнему не могу пошевелиться. Снова послышался шелест с посвистами и вздохами. Теперь я точно знал, что это человек, но какой-то совершенно жуткий! – тёмный, словно бы высеченный из огромного куска монолита. Лица не видно, и глаз не видать, а слышен только голос – сипящий, утробный, словно ему трудно дышать. Слов было не разобрать, но эти слова звучали зловеще!

Фигура постояла надо мной, потом стала удаляться. Но я не видел, чтобы она шла. Просто уплывала вдаль. Вот она уже у погасшего костра, а вот уже слилась с тёмными кустами и стала смещаться вниз. Сердце моё сильно билось. Тень больше не придёт, это я понимал. Вокруг было темно и жутко. И вдруг словно лопнула струна, – в уши мне вдруг хлынули звуки прибоя, ветер зашумел. Я вздрогнул и открыл глаза. Резко поднявшись, сел, с силой провёл ладонью по лицу. Впечатление от пережитого ужаса было слишком свежо. Я напряжённо вглядывался в кусты, но ничего не мог разглядеть. В ушах всё ещё стоял этот жуткий шелест, в груди пробегал холодок. Что-то было не так. Пора было собираться в обратный путь. Горизонт над озером понемногу высветлялся, занялся свежий ветерок; по всем признакам близился рассвет. Я торопливо поднялся и стал собирать свои вещи. Свернул спальник, скомкал полиэтилен, выплеснул из котелка остатки чая и, упаковав рюкзак, стал ощупью спускаться к озеру.