Заклятие слов

Она подвела меня к стеллажу, на котором стояли книги в довольно неказистых обложках.

– Вот это все я восстановила. В частности, я нашла упоминание, что в середине двадцатых годов нашей библиотеке был сделан роскошный подарок. Мы получили все книги издания Общества бывших политкаторжан. В конце двадцатых годов это общество было разогнано, позже все его члены были ликвидированы, уничтожены в лагерях, а книги их издательства было велено уничтожить. Не буду рассказывать, как я нашла эти книги, которые, к счастью, не были уничтожены. Их просто свалили в сарае, чтобы уничтожить потом. Пустить на растопку, быть может. Да так и забыли о них. У меня много было таких находок. Кроме всего прочего, мне пришлось осваивать ремесло переплетчика. Вот, видите, воспоминания Деникина, включенные в многотомник “Революция и гражданская война в воспоминаниях белогвардейцев”. Вот маркиз де Кюстин. Все то, что долгие годы было строго-настрого запрещено. А вот это, – мы перешли к другому стеллажу, – те книги, о которых даже по телевизору говорили. Полный комплект последнего журнала Николая Ивановича Новикова, “Кошелек”, с особой яростью запрещенного Екатериной Второй. Здесь же, кстати, и другие его журналы: “Трутень”, “Живописец”... Чудом уцелевший экземпляр первого издания “Путешествия из Петербурга в Москву” Радищева. Словом, вся вольная мысль конца восемнадцатого века. И это тоже – мои находки.

Она покачала головой, будто вспоминая. Ворон, задремавший, казалось, приоткрыл глаза и глянул на нее.

– Когда я перебирала картотеку, то обратила внимание на некоторые несостыковки. В частности, не хватало кое-каких номеров, хотя, вроде бы, все единицы хранения были на месте. Я решила составить опись недостающих номеров, и стала вырисовываться очень занятная картина. Я вам еще покажу мои расчеты, но смысл в том, что, если взять книги в целом, за любую эпоху, расклад по жанрам окажется приблизительно одним и тем же. Как ни странно вам это покажется, но художественная литература занимает очень небольшое место в общем объеме издаваемых книг. Мы этого не замечаем, потому что в первую очередь, как нам самим кажется, мы читаем романы и стихи, читаем детективы и фантастику, любовные истории и классику. Но это нам только кажется, да. Если поглядеть, сколько раз на дню мы обращаемся к телефонным справочникам, к учебникам, словарям и пособиям, к изданиям по нашим профессиям, к кулинарным книгам или к юридическим кодексам, вроде законов о труде или о правах пенсионеров, и ко всему прочему, что называют “утилитарной” литературой, то выяснится, что художественная литература занимает в нашей жизни не так уж много места. Да вот, один пример. Знаете, какое издательство было самым мощным в советские времена?

– “Худлит”? – предположил я.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Вовсе нет. “Воениздат”. Мне, библиотекарю, составляющему описи и каталоги, это очень наглядно видно. “Воениздат” выпускал чуть не восемьдесят процентов всей книжной продукции. Четыре пятых всего книжного моря, представляете? И в основном, если припомните, это были книги по истории, по технике, по экономике. А если добавить еще такое мощное издательство как “Советская энциклопедия”, да еще издательства, выпускавшие учебники, то окажется, что доля художественной литературы – никак не больше десяти процентов. И так было во все времена. Пропорции могли сколько-то варьироваться, но общие соотношения оставались приблизительно одинаковыми. В какую-то эпоху могло быть больше книг по математике, чем по биологии, в какую-то наоборот, в какую-то эпоху на первый план выходили богословские издания, в какую-то – популярные врачебные советы, это от интересов эпохи зависело, но всегда можно говорить о том, что на одно художественное произведение приходилось четыре-пять изданий “нон-фикшн”, как это сейчас называют, позаимствовав американский термин.

– Очень занятно, – сказал я. – И что из этого?

– А вот что. Если взять книги любой эпохи, хранящиеся в нашей библиотеке, то соотношение будет примерно одинаковым. Одна четверть – художественной литературы и три четверти – всех остальных книг. И только в случае с книгами конца восемнадцатого века это соотношение было нарушено. Получалось больше двух третей художественной литературы и менее одной трети – всех других изданий, – она сделала паузу, потом добавила. – А вот если учесть все “книги-призраки”, как я их стала называть, то соотношение приходит к нормальному!

– “Книги-призраки”?.. – переспросил я.