Заклятые подруги

— Я уже говорила: я слабая.

— Тогда где же логика? Ты слабая. А хочешь жить, как сильная женщина.

— Я не хочу жить. Мне все равно.

— Ты обманываешь и меня и себя. Ты хочешь жить. И жестокость твоя — хочешь скажу, отчего? От страха не жить, от страха небытия. Страх смерти — так это называется. Обычно у людей он абстрактный, этот страх. Собственную смерть трудно себе представить. Так же, как смысл жизни. В чем он? На этот вопрос практически невозможно ответить. И это хорошо, что невозможно. Потому что на самом деле смысл жизни так же бесконечен, как смерть. Просто в жизни смысл-то, просто в том, чтобы жить. А когда смысл жизни суживается до размеров отношений с конкретным человеком, до размеров разрешения конкретной проблемы — вот тогда-то и появляется во весь рост страх смерти. А ну как человек тебя покинет, а ну как не будет разрешена проблема? Что тогда? Небытие? Тлен? Пустота? В самых жестоких преступлениях, в самых зверских виноват этот подсознательный страх небытия. Живи. Просто живи. Не бойся ничего. Еще всего много будет — и потерь, и радостей. Ты хочешь быть счастливой. Но зачем тебе эта дурацкая идея мести? Зачем тратить свою жизнь на то, чтобы сделать плохо кому-то? Занимайся собой. Я думаю, твои враги… Твои мнимые враги, — поспешно поправился Леонид Михайлович, — будут очень даже удовлетворены, узнав, как много места ты отводишь им в своем сознании. Как много времени ты тратишь на них.

— Оставь, Леня, — Таня скривила губы, — этот твой пафос. Прибереги для простофиль.

— Тогда я не понимаю, — Долгов даже привстал от возмущения, — чего ты хочешь от меня? Что ты тут вообще делаешь? Если ты всем довольна, тебе не нужна помощь — выписывайся. Я немедленно подготовлю все необходимые документы. И не морочь мне больше голову. Иди!

Таня опешила.

— Мне плохо. Как же ты можешь выгнать меня?

— Я не чувствую, что тебе плохо. Тебе нравится изображать вендетту — флаг в руки. Мы здесь оказываем добровольную — слышишь, добровольную — психологическую помощь. В тюрьму тебя в другом месте посадят.

— При чем тут тюрьма? — растерялась Таня.

— А ты думала, безнаказанно можно людей убивать?

— Я никого не убивала, — испугалась Таня.

— Врешь.

— Честное слово.

— Что ты тут мне про Ларису говорила? Ну-ка?

— А почему она мне ничего не сказала тогда, когда он хороводился с Катей? Почему не предупредила? Мне-то не до чего было. Я ребенка ждала. А они за моей спиной веселились. Теперь пусть поплачут.

— Тебе от этого легче станет?

— Легче. Легче! Представь себе.

— Я вижу, как тебе легко уже. Не пори чушь. Подумаешь, мужик к другой ушел. Так ли уж он тебе нужен? Если ты такое с ним проделала! Если ты сама свою жизнь готова коту под хвост пустить, если тебе самой на себя наплевать — чего ты тогда от других ждешь? Кто о тебе заботиться будет?

— Но Алевтина ведь заботилась о тебе, Леня, — шепотом проговорила Таня, и Долгов побледнел. — О тебе заботилась. А ты так нехорошо с ней поступил. Почему, Леня?

— Что ты имеешь в виду? — дрогнувшим голосом спросил Леонид Михайлович. — О чем ты?

— Ох, напрасно ты меня к себе приписал, Леня. Думаешь, полоумная совсем Танька-то, не поймет ничего, мы ее еще таблетками накачаем, совсем в осадок выпадет. И никому не расскажет то, что знает. Не так, скажешь, рассуждал?

— Что ты несешь?

— И еще думал, выпытаю у нее кое-что. Насквозь я тебя вижу, Леня. Все мне понятно про тебя.

— Ну-ка, ну-ка, — Долгов взял себя в руки, — говори, раз начала.

— Не одна я у вас такая — до края доведенная. Оксанка-то тоже на вашей совести. Что? Не так? Дома у нее бываете, сю-сю-сю, хрю-хрю-хрю. «Оксаночка, деточка, как ты замечательно выглядишь да как готовишь вкусно». А за ее спиной что происходит? Как по два дня рождения устраивал? На один — Андрея с Ларисой приглашал, на другой — Андрея с Оксаной. Ты, Леня, мой дорогой, ты. Это у вас модно в компании — блядство друг друга покрывать. И Катя эта ваша распрекрасная с Ларисой дружит, а Оксане стучит. Скажешь, не так? И к тому же с Андреем подсыпает. Скажешь, не так? А ты Оксану, беднягу, от невроза лечишь. Гнида! Ты понимаешь, какая ты гнида? Сам калечишь — сам лечишь. Вот классно устроился.

— И что дальше? — напряженно спросил Леня Долгов.

— А то дальше, что вы запутались вконец, в трех соснах заблудились. Ненавидите друг друга, а расстаться не можете. Все повязаны, все боятся друг друга, все холодным потом обливаются — как бы не всплыло что-нибудь грязненькое, подленькое. И еще больше во всем этом дерьме погрязаете. Все почему-то подумали, что со смертью Алевтины им легче будет. Ошибаетесь, голубчики. Это только начало. Алевтина, конечно, та еще сука была, прости Господи. Но она вами вертела как хотела, разводила вас по вашим камерам, когда надо, «брек» говорила. А теперь-то уж точно вы друг дружке глотки перегрызете.

— Ты меня извини, Таня, но это все бред сумасшедшей. Я тебе как врач свидетельствую. Ты бредишь.