Помимо пластины, захватила зеркальце: мало ли, вдруг пригодится. Разыскала дворецкого – он командовал в столовой, которая по размерам немногим уступала бальной зале. Оформленная в темно-сиреневых тонах, растянувшаяся в длину стола, застеленного белоснежной скатертью, украшенная подвесными люстрами, многочисленными картинами и пейзажами на стенах, она являла собой царство суеты. Звякали приборы, крышки расставляемых на дополнительных столах холодных блюд, сверкали бока цветочных ваз. Лакеи в золотых и синих ливреях раскладывали салфетки и проверяли места с именными табличками по спискам. Месье Леан не сразу меня заметил: он что-то оживленно говорил молоденькому парнишке, указывающему в сторону арки-ложи, где предстояло сидеть его светлости. Место хозяйки наверняка достанется Евгении.
– Прошу прощения, – я поймала усталый, но сосредоточенный взгляд, – месье Леан, мне очень нужна ваша помощь. Дело в том, что графиня д’Ортен назначила мне встречу в личной гостиной, но я совсем запуталась… Не могли бы вы подсказать, как пройти к ее покоям?
– Разумеется, мадам Феро.
И как он всех запоминает?
Дворецкий подозвал одного из молодых лакеев – невысокого, в классическом белом парике.
– Жак вас проводит.
– Большое вам спасибо!
– Не за что, мадам.
Он вернулся к своим обязанностям, а я поспешила за молодым человеком. Мы шли так быстро, что я едва успевала запоминать дорогу. На пути снова попалась галерея, на сей раз пейзажей, в которые я даже не всматривалась толком. Поскольку поднялись мы по боковой лестнице, понять, где находимся сейчас, не представлялось возможным. В Мортенхэйме тоже можно заблудиться, если не знать, куда идти, но сейчас меня волновало другое. Евгению поселили в дальнем крыле? Или мы просто зашли с другой стороны?
– Это здесь, мадам. Вас представить?
– Спасибо, мы с графиней д’Ортен давние знакомые. Обойдемся без церемоний.
Жак кивнул и тут же скрылся за поворотом, а я достала зеркальце.
Лучше бы не доставала, честное слово – комната была нашпигована сигнальными заклинаниями, как лацианский пирог вишней. Чтобы создать копии плетений посреди всей этой суеты, потребуется дня два, не меньше. Не говоря уже о том, чтобы войти туда в отсутствие Евгении, – более чем уверена: она меняет защиту каждый день. Оставалось только одно: встреча. Мадам Венуа считает меня вспыльчивой, неуравновешенной и недальновидной, мягко говоря, особой. На том и буду играть.
Сжала в кулаке пластину. Постучала и сразу вошла, заставив отпрянуть даму в цыплячьем атласе: на фоне бледно-голубой гостиной она смотрелась возмущенной красочной кляксой. Звонкие женские голоса стихли в один миг, словно под пологом безмолвия.
Евгения наградила меня насмешливо-пренебрежительным взглядом: она восседала на диванчике для отдыха, подложив под руку подушечку, чтобы не осталось следов от резного подлокотника. Окружали ее дамы в самых разных нарядах, ни одна из которых тем не менее не могла затмить ее красоты. Хотя я бы сказала – не смели, потому как изо всей свиты только одна позволила себе сесть рядом, остальные устроились либо на пуфиках, либо стояли в сторонке и внимали госпоже.
– Какая бестактность… – начала было виконтесса – а именно она сидела рядом с графиней, но Евгения вскинула руку, и та мгновенно осеклась.
В этот миг я поняла, что даже не придется притворяться: о каком хладнокровии может идти речь, когда все внутри переворачивается, стоит лишь вспомнить бледное личико Софи? И как она плакала от боли, когда пришла в себя.
Графиня же слегка наклонила голову, тень от длинных ресниц скользнула по слегка тронутым румянцем щекам. Наши взгляды схлестнулись словно «мертвая удавка» и «огненная петля». Несмотря на дам, которые готовы были на меня наброситься по первому ее жесту, – причем не уверена, что слово «наброситься» несло в себе поэтический смысл, – мы остались одни. В глубине ее глаз читались явное удовлетворение от того, что я пришла к ней сама, и холодная злоба. Будь ее воля, Евгения прямо сейчас раскатала бы меня тонюсеньким пылающим слоем по ковру.
– Прошу прощения, что прерываю вашу беседу. Могли бы мы переговорить наедине?
Евгения выдержала паузу, достойную театрального антракта: изображала крайнее нежелание со мной говорить и серьезную внутреннюю борьбу, в которой вежливость все-таки победила внутреннее смятение. Все это время виконтесса дырявила меня взглядом, словно надеялась продырявить насквозь. Другие дамы поддерживали ее изо всех сил: смотрели так жестко, как только могли, пытаясь совместными усилиями заставить согнуться и пасть ниц перед графиней.
Но молчали.
Разумеется, ждали, соизволит ли Евгения до меня снизойти.
И она снизошла.
– Дамы. Прошу меня извинить.
Гусеница негласных фрейлин разноцветным ручейком потекла к дверям, а я сразу перешла к делу.
– Как вы посмели обидеть Софи? – спросила холодно, сложив руки на груди.
Края пластины врезались в ладонь даже через перчатку.
– Не понимаю, о чем вы.