Заклятые супруги. Золотая мгла

Армалы называли обладающих такой силой хэандамé – «поглотители». Если правильно помню, последнее упоминание о них встречалось задолго до начала Новой эпохи. Любой, даже самый могущественный маг не способен противостоять этой дряни: она разрушает все чары и плетения. Судя по летописям, крайне болезненная мерзость, вытягивающая силу. Способная навсегда лишить магии.

Анри приблизился вплотную, и тонкая золотая дымка последовала за ним. Она затопила кабинет целиком, оставив нетронутым лишь кружок пола, на котором стояла я.

– Не смей мне угрожать, – голос его оставался спокойным, но вибрирующая в воздухе сила и опасность, исходящая от нее, иглами впивалась в кожу.

– Откуда вы вылезли? Таких больше не существует!

– Серьезно? – Анри приподнял брови – очевидно, на большее проявление чувств он не способен. – И это говорит та, что обратила в тлен стопку бумаги?

Последнее было сказано насмешливо, я же сцепила зубы. Я обещала Винсенту не показывать силу, но этот мерзавец перешел все границы!

– Напомни, когда почил с миром последний некромаг?

– Семь столетий назад, – процедила я.

– Все верно, – Анри протянул руку, и золотистый флер потянулся за его пальцами ко мне, застыл в нескольких дюймах от лица. – Для современного общества мы с тобой такие же уродцы, как заспиртованные бедняги, что хранятся в анатомическом музее Эльмина Ланже. Женщина-некромаг… Покажи свою силу любому другому – и от тебя будут шарахаться. Даже так называемые сильные некроманты, способные вытянуть умершего на пару часов.

Круг стремительно сужался. Подавив желание отдернуть подол от смертоносного золота, я метнула на мужа убийственный взгляд.

– Извинись, Тереза.

Я словно услышала голос отца, режущий, болезненно-громкий: «Просите прощения, Тереза. Возможно тогда я смягчу ваше наказание».

Девчонка, что все еще жила во мне, съежилась, но что-то толкнуло мои плечи ввысь, какая-то невидимая пружина. Я никогда не склонюсь, никогда и ни перед кем!

– Ненавижу вас! – прошипела я и стремительно шагнула вперед.

Но вместо жалящей боли почему-то почувствовала, как меня вмиг оторвали от пола и подхватили на руки. Сердце, ухнувшее вниз, забилось с удвоенной силой. Анри пинком распахнул дверь, потащил меня к лестнице. Я неосознанно вцепилась в его руку, вдыхая ставший уже привычным запах луговых трав и шоколадной горчинки, до боли кусала губы. Мои пальцы противно тряслись. Да что там, во мне тряслось абсолютно все. То ли мглой захлестнуло, то ли просто дошло, что я могла натворить.

Со дня как во мне проснулась магия – дикая, необузданная, непростительно могущественная для женщины, я ни минуты не чувствовала себя обычной. Обычной – то есть просто женщиной, как матушка, Луиза или остальные. Их силу оставили медленно угасать, они так ни разу и не почувствовали ее по-настоящему. Ну ладно, Луиза почувствовала ненадолго, но это скорее исключение. Лишиться магии – все равно что разом выпустить всю кровь под затихающие судорожные рывки сердца.

– Некоторым голова нужна, исключительно чтобы есть, – в спальне Анри усадил меня на кровать и встряхнул так, что голова мотнулась, как у куклы, – смотри на меня! Живо.

– Вы сами все это устроили! – Меня продолжало колотить, но теперь уже от злобы. Он же наклонился ко мне, вглядываясь в глаза: пристально, точно собирался отыскать там ответы на все вопросы мира, потом отступил и сложил руки на груди.

– Ну и что прикажешь с тобой делать?

– Делайте, что собирались, – голос дребезжал как расшатавшееся стекло в прогнившей раме.

Я закрываю глаза и стараюсь дышать спокойнее, но покрывало трещит под моими пальцами. Мне нечего ему противопоставить, я даже не смогу защищаться: после стольких лет могущества впервые чувствую себя никчемной и жалкой. Надеюсь, все закончится быстро и будет не слишком противно. За окнами кипит жизнь – доносятся крики возницы, голоса, цокот копыт. Кто-то заливисто смеется, оглушительно верещит чей-то пес, но здесь, в комнате, тишина. Удушающе-вязкая, тяжелая.

Треск двери, ударившейся о косяк. Какое-то время я просто сижу, потом открываю глаза и вижу расползающуюся по стене тоненькую трещину. Руки продолжают дрожать, меня словно ломает изнутри: корежит, знобит, вытряхивает сгустки страха и напряжения. Я обхватываю себя руками и валюсь на кровать, свернуться клубочком не позволяет кринолин, и от этого накатывает острое ощущение уязвимости. В голове одна-единственная глупая мысль: если так пойдет дальше, нам придется переехать в Мортенхэйм, потому что этот дом развалится задолго до свадьбы Луизы и Винсента.

11